Васяк обиделся.
— Тогда вызовем артиллерию и авиацию.
— Ты прав. У негров есть такие барабаны. Там-тамы называются. И если в них пуляют, центр тут же узнает, в чем дело. Заделай чего-то такого, сразу получишь Сталинскую премию.
Мищук закурил «кэмэл» без фильтра. Затянулся и уселся под стеной.
— Сколько у него патронов? — спросил он.
— Много, — ответил проводник.
— В таком случае, у нас два выхода. Или ждем, когда у него кончатся боеприпасы, только это вариант паршивый, ведь он может чего-нибудь припрятать на черный час. А когда будем выходить, как раз может и начать темнеть.
Проводник хохотнул. Мищук, не обращая на это внимания, продолжал:
— И есть второй выход. Простой, легкий и приятный. Сваливаем теми коридорами, по которым, якобы, могут ездить грузовики, выбиваем окно с другой стороны здания и валим дальше. Обходим весь Народный Зал по кругу, и вот мы уже за спиной Кольского. А там уже чего-нибудь придумаем. — Он поглядел на лица присутствующих. Ну как, просто?
Похоже, сопровождающий их немец чего-то понял, потому что перепугано воскликнул:
— Коридоры
— Что он, курва, лепечет?
— Что там духи.
— Послать бы его в Россию на минус сорок. Вот там увидел бы, что такое духи. Настоящие.
— Он говорит, что тут привидения. Что они убегали с Кольским и стреляли. Только это ничего не давало. Всю ночь проторчали во дворе, прикрывшись одной курткой. Было холодно, но в дом зайти боялись. Так что палили во все, что движется. Случайно пришили одного мародера. Темнота ужасная.
— Ну… это они молодцы. Может и медаль дадут.
— Утром закрепились на балконе. Не видели никого, кроме мародеров, в которых стреляли, и очень редко — русские патрули. С ними они меняли захваченный спирт на тушенку.
Мищук подошел к одному из лежащих на полу мародеров. Пихнул ногой в бок, но с чувством, чтобы не сломать ребер.
— Ты. Здесь есть боковой выход?
— Езус-Мария! — заорал тот.
Мищук вытащил из кармана французское зеркальце, которое было в одной из посылок, глянул в нем на себя.
— Ну, — довольно заявил он, — на Иисуса я, может, и похож. Факт. — Потом задумался. — Только вот Васяк на Марию черта с два похож.
— Боже! Не идите туда!
— Ну вот! Я уже Богом сделался. Какое повышение в звании!
— Люди, там привидения лазят… в тех коридорах.
Мищук закурил очередную сигарету.
— У меня мировоззрение… — Он задумался. — Господи-Исусе, какое же у меня мировоззрение? Говорили же на партийных собраниях.
— Материалистическое, — подсказал ему Васяк. — Марксистско-энгельсовско-ленинское.
— Во, именно. Так что я духов не боюсь. Опять же, у меня имеется шмайсер и гранаты.
— Не идите туда! — крикнул мародер. — Двое наших стали рвать цветы с немецких клумб, складывали их в такие странные узоры, потом начали танцевать, а затем застрелились.
Мищук выкинул сигарету. У него появилась идея.
— Ладно. Тогда вы выходите первыми под огонь Кольского.
Один из мародеров проявил находчивость; он намочил в спирте какую-то тряпку, поджег и выкинул наружу. После чего доказал, что и храбрость ему не чужда — он поднял руки и вышел с воплем:
— Не стрелять! Ранами Христовыми прошу, не стрелять!
Кольский и вправду снял палец со спускового крючка. Вышли все. Каждый, у кого было, закурил. В ушах не проходил звон. Они были вне себя от грохота, вони горелой нитроцеллюлозы из патронов и нервов. Охотнее всего, куда-нибудь бы прилегли. Вместо этого, они присели под стенкой и вначале услышали скрип, а потом увидели невообразимую картину.
Несколько женщин тащило самодельную деревянную тележку. Все они ужасно устали. Одна из них держала на руках девочку-малолетку. Мищук обязан был заинтересоваться, хотя глаза закрывались от усталости.
— А прошу прощения, что дамочки тут делают?
Самая старшая из них ответила:
