— Вас понял, цели вижу. Разрешите открыть огонь?
— Конечно, открывай! Чего ждать!
В радиообмен вклинился кто-то третий, которого Растов, к стыду своему, не узнал.
— Еще летят! Еще! Новые плазмоиды! Сдалась же им эта стальная калоша!
При упоминании плазмоидов глаза Растова забегали по толчее овалов на инопланетном экране.
«Ага, вот они…»
На фоне сочного бирюзового неба прямо на камеру неслись нестерпимо яркие, янтарные апельсины.
Растов встревожился.
— Слушайте, профессор, нас ведь сейчас поднимает наверх… Как бы не прижгло плазмой, а?
— Нас?
— Да, нас! Мы же тут дотрансформировались глядите докуда!
Растов ткнул пальцем в модель Лабиринта.
На модели платформа, бывшая некогда предпоследним снизу ярусом, успела уже достичь предпоследнего сверху (то есть «первого» по принятой у клонов нотации) этажа. И, продолжая двигаться, теперь она уверенно шла к тому, чтобы показаться на свет божий.
— А ты уже понял, как включать защиту, майор? — Терен поглядел на Растова с мольбой.
— Ну, как-как… — Растов растерялся. — Наверное, как всегда. Просто вежливо попросить. Чаю нам, пожалуйста, с земляничным вареньем.
— Самое время. Давай!
И Растов попросил.
И ему воздалось.
Стальной жук вылупился из стальной личинки.
Жук покоился на двадцати пяти лапах-колоннах: пять рядов по пять штук.
Каждая лапа была толщиной метра в три и высотой метров сорок.
Одна из камер, непонятно где подвешенная (летящая?), услужливо оттранслировала внешний вид жука для Растова и Терена.
— Когда мы на Синае «тэ четырнадцатые» обкатывали, — вдруг осенило Растова, — нас на экскурсию возили, в Карнак. Смотрели там древний храм… Мне, честно говоря, спать хотелось, поэтому я не особо…
— К чему бы это, интересно? — иронично осведомился Терен.
— Да к тому, что мы сейчас со стороны на тот храм похожи. На карнакский. Такая же колоннада…
На своих ногах-колоннах они возносились теперь на полсотни метров выше самого высокого из уцелевших утесов Стального Лабиринта.
И это притом что в «карнакский храм» преобразовалось не более одной сотой части его объема! Вся остальная материя инопланетного артефакта не то была исключительно балластной, не то лишь дожидалась трансформаций под воздействием других, неведомых Растову с Тереном просьб, команд, приказов…
Открывшаяся свысока картина сражения была величественна и ужасна. То был подлинный апофеоз войны.
Громадные оспины с черными оплавленными краями покрывали всю бывшую «Промзону СЛ».
От легкой крыши и научно-исследовательского зала, где располагался КП Мурадова, теперь не осталось даже руин.
Повсюду пылали пожары, колыхались медленные полотнища тяжелого ядовитого дыма.
Клонская танковая лава шла с севера.
Десятки «Рахшей» — в первой волне, «Саласары» и «Гэвы» — во второй.
Они успели полностью развернуться в боевые порядки, вытянувшись колоннами из городской застройки Геля, и теперь лишь считаные минуты отделяли русский гарнизон от полного уничтожения.
Шесть Т-14, несмотря на всю их превосходную маскировку и окопы, наметанный глаз Растова вычислил сразу же.
Машины, с высоты не особо представительные, вели беглый огонь по нахально прущей вражьей силе.
Их подкалиберные и кумулятивные уже пожали обильную жатву — в перепаханной степи чадили два десятка костров.
Но силы были слишком неравны. Ко всему, очередная дюжина плазменных путепрокладчиков уже перебросила свои зловещие арки прямиком от огневых позиций плазменных мортир «Ваджра» до русских танковых окопов.
Растов едва не заплакал от бессилия… Ведь это его Т-14! Его мир. Его жизнь.
— Профессор, как вы думаете, у этой штуки пушка есть? — спросил он.
