Ее выдала то ли особая интонация, с какой Каталина произнесла слово «мираж», то ли дрожь в голосе, но злость экскурсовода мгновенно улетучилась, укоризненная гримаса исчезла, его лицо разгладилось. Он все понял. У женщины беда с головой, как и у остальных…
— Где, вы говорите, находился тот
— Я же объяснила, во всем виновата жара.
— Может, здесь? — не унимался гид. — Здесь находился человек, которого вы видели?
Против воли, почти не отдавая себе отчета, Каталина кивнула. Гид указывал в точности туда, где она видела человека. Она заметила: это место расположено очень близко от эпицентра разрушений, лежавшего именно в той точке, которую она вычислила раньше. Гид приблизился к Каталине, снисходительно улыбаясь. Она улыбнулась в ответ, хотя представить не могла, чему он радуется.
— Спорим, я знаю, как выглядел тот человек? — с вызовом заявил экскурсовод. И подняв указательный палец, призывая Каталину не прерывать его, продолжал: — Он молод и одет в маскарадный костюм. Он пересек двор, двигаясь с огромным трудом, ухватившись за правый бок, как будто зажимал руками рану. Потом юноша встал на колени и открыл люк, которого там нет. А потом — пф! — исчез под землей, словно по волшебству.
И снова Каталина кивнула, вопреки своему желанию. Правда, она наблюдала только финал, но не сомневалась: если бы она обернулась на минуту раньше, то увидела бы всю сцену, столь подробно описанную экскурсоводом.
— Кто он? — спросила молодая женщина. Ее в любом случае назовут безумной, так какого черта?
Гид не спешил отвечать, наслаждаясь моментом:
— Привидение.
19
Леонардо, Боттичелли и брат Джакомо путешествовали в карете маэстро да Винчи. Позади, в более скромной повозке, ехали в большом сундуке водолазные костюмы. На пути из Флоренции к восточному побережью, к Адриатике, им предстояло пересечь Тоскану и Романью. На уровне Фаэнцы их нагнал испанский капитан с тремя ратниками, поступившими в его распоряжение по приказу ордена. Все воины были людьми чести и заслуживали полного доверия. Некогда орден защищали рыцари-монахи, ныне его военную силу составляли наемники, отмеченные добродетелью. Они брались за оружие не ради денег, но во имя веры. В сборный разномастный отряд входили: краснолицый баварец богатырского телосложения, свирепый на вид, но с рассеянным взглядом, молчаливый бургундец, весьма искусный в фехтовании, и, наконец, неаполитанец, маленький и печальный, умевший передвигаться в ночной тиши совершенно бесшумно, так что даже слабый шорох не выдавал его присутствия.
Дон Мартин привязал поводья своей лошади к карете Леонардо и забрался внутрь, присоединившись к маэстро и двум его спутникам. По дороге им не мешало уточнить напоследок детали, обговоренные, наверное, сотню раз. Но лучше повторить все сто один раз, чем девяносто девять. Обсуждение затянулось на несколько часов и прекратилось лишь с наступлением вечера, когда они остановились на ночлег на постоялом дворе. Путешественники очень устали, поужинали без аппетита и быстро разошлись по своим комнатам. На следующее утро им надо было рано выезжать, поэтому следовало отдохнуть и набраться сил.
Боттичелли заснул с тягостными думами о предательстве слабых, и снился ему Чезаре Борджиа. У капитана перед сном промелькнула мысль: вскоре ему снова придется рисковать жизнью, но служение Господу оправдывало любую жертву. Брат Джакомо провел беспокойную ночь, часто просыпаясь. Воины, люди простые, спали крепко. Наконец, Леонардо долго размышлял, прежде чем дрема сморила его. Он размышлял о священном роде и необходимости его защитить, о смысле жизни, Творце и промысле Божьем.
На другой день путешественники с утра упорно отмалчивались, каждый по своим причинам. Леонардо захотелось нарушить напряженное молчание, и он обратился к капитану:
— Вы, дон Мартин, испанец и храбрец. Вам подобает быть, наверное, в неаполитанском войске?
— Ваши слова делают мне честь, — поблагодарил капитан. — Я служил в тех итальянских землях под началом дона Гонсало Фернандес де Кордова.
— Дон Мартин много пережил на своем веку, — вставил Боттичелли.
Воин нахмурился и кивнул без всякого самодовольства.
— Я родился в бедности и с детства пошел по кривой дорожке. Довольно скоро я предстал перед судом в Сарагосе, моем родном городе. Не успел я опомниться, как мне поневоле пришлось делать выбор, можно сказать, между жизнью и смертью: топор палача или армия на Сицилии. Я предпочел Италию. Долго я не раздумывал, так как голова после отделения от тела вообще лишается такой возможности, по словам знающих людей.
Леонардо не подозревал, что у этого человека есть чувство юмора. Капитан был солдатом, и Леонардо, исходя из своих представлений о военном
