Еще несколько долгих томительных секунд молчания, и затем:
– Он не просто сохранил твою жизнь, он сделал все, чтобы дар не проснулся. Никакого алкоголя, эмоциональное и нервное истощение, чувство ответственности за свою семью. Вихо задействовал все рычаги влияния. А я… я видел, как ты страдаешь, мучился сам, но, Мадди, я был уверен, что так ты, по крайней мере, сохранишь жизнь, что ты будешь жить, доченька. Я не думал, даже мысли не возникало, что в один день Вихо изберет для тебя другой путь и объявит своей женой.
Я вдруг только сейчас поняла – папа не знал. Я не говорила, он даже не… он не знал.
– И когда Дик забрал тебя, – папа судорожно сглотнул, – мне было известно, что у Вихо есть та, кого везут в клан. Но я был уверен, что это волчица. Что он избрал своей следующей жертвой волчицу. Я даже мысли не допускал, что… А потом как гром среди ясного неба – Манзи Вихо! И твоя фотография… Твоя! Тебе было известно об этом?!
Я молча кивнула.
– Когда? – прямо спросил отец.
– Когда мне исполнилось семнадцать лет. На утро, после… дня рождения…
Папа отпустил мои руки и поднялся. Он молча отошел к раковине, включил воду, подставил сначала ладони, затем умылся. Снова… снова… снова… Резко выпрямился, вытерся рукавом, развернулся ко мне.
– Почему ты не сказала? – прозвучал хриплый вопрос.
Пожав плечами, я ничего не ответила. Не смогла. Об этом было больно вспоминать, и о том страхе, и о моей первой влюбленности, от которой пришлось отказаться. И даже как-то не верилось, что теперь Вихо нет…
А потом вдруг неожиданно осознала – Вихо больше нет!
Его нет!
Я посмотрела на папу, улыбнулась, чувствуя, как по щекам текут слезы, и прошептала:
– Вихо нет…
Папа с сомнением в моей адекватности глянул на меня, а затем тоже улыбнулся и подтвердил:
– Да, он мертв.
Я вскочила и вновь рухнула на стул. На меня медленно, но основательно накатывало чувство даже не радости – эйфории! Самой настоящей! Я вдруг осознала, что у меня есть будущее! Что я живу, жива и у меня есть шанс жить дальше! Я вспомнила разговор с Аделардом про университет и поняла – я буду там учиться! Я смогу учиться! И жить! Жить, не оглядываясь, ни о чем не думая, не переживая, я… я могу друзей завести! Я…
В дверном проеме возник Аделард. Бросил взгляд на моего отца, затем улыбнулся мне и произнес:
– Я так понимаю, с беседой все прошло успешно?
Закивала, потом попыталась опять встать.
– Куда? – строго спросил Аделард. – Тебе сказано было поесть, потом обратно в постель. И может, в этом случае к вечеру шатать перестанет. Рон, кофе?
– Да, спасибо, – сказал папа. – И… спасибо, что позаботились о моей девочке.
– Мелочи, – проходя к плите, отозвался вампир. – Должен извиниться за то, что обвинил вас в невмешательстве. На тот момент я не был в курсе… мм- м… всех обстоятельств. Маделин, омлет!
Все дальнейшее происходило как в тумане. Я едва ли прислушивалась к беседе Ада с моим отцом, механически расправляясь с завтраком, и почти все время улыбалась. Улыбалась и строила планы, планы и планы… Я теперь могла строить планы, и это было так фантастически здорово. Невероятно здорово.
А потом Имар увел меня спать дальше. Я пыталась возражать, но провалилась в сон, едва легла, и вампир меня заботливо укрыл.
Так началась моя новая жизнь.
Жизнь, в которой не было больше страхов и обреченности, жизнь, в которой я была совершенно свободна.
И эта пьянящая свобода подействовала сильнее вампирского алкоголя.
Все началось вечером, спустя месяц после того, как я поступила в университет. К этому моменту отшумели споры моего отца с Аделардом по поводу того, где я буду жить. Впрочем, они завершились, едва вампир сказал: «Я несу за нее ответственность перед Роутегом». С этим папа спорить не стал. Моя семья не стала возвращаться в человеческий мир, предпочтя обживаться в Серых Гранях. У них там был уютный домик на склоне горы, а в Ночь весенних песен, которая оказалась единой для всех миров, мои сестры нашли себе пары. И старший брат тоже. Младший еще нет, но он увлекся самой идеей переходить через миры, и его не то что я, его мама теперь видела редко.
А я обретала силу.
Она накатывала волнами, омывая, словно теплый песок. Она манила, как самый яркий из маяков манит одинокий, заплутавший в океане корабль. Она сводила с ума, вызывая неистовое желание двигаться, напрягая каждую мышцу тела, изгибаться на пределе возможностей… желание танцевать.
