Последствия есть всегда и у всего. Моя первая и главная ошибка состояла в том, что я верила: их можно избежать навсегда.
Дверь с легким шипением открылась. Здесь, вероятно, есть нечто, подобное шлюзу, что позволяет держать плесени снаружи – повышенное давление плюс стерилизация вполне с этим справляются. Антиплесневые препараты, которые были в ходу поначалу, доказали свою малую эффективность. Но если люди все это время работали над более совершенным оружием борьбы с этой бедой, они могли, даже ценой собственной жизни, что-нибудь найти. Человеческая изобретательность безгранична – даже если лекарство, созданное с ее помощью, оказывается опаснее, чем сама болезнь.
Это привело меня к другой, совершенно жестокой мысли, которая, как иголка для внутривенного вливания, зашевелилась у меня под кожей: если бы я не сбежала, я могла бы быть одним из этих исследователей. Я соединила бы их усилия с тем, что уже было сделано в рамках проекта «Эдем», и наши общие достижения могли бы сразу быть использованы для лечения Никки, которая была совершенно здорова, когда я вытащила ее из больницы и обрекла на краткую, горькую жизнь изгнанника. Я делала тогда, как мне казалось, то, что было для нее лучшим вариантом. Но может быть, мной руководил не здравый смысл, а тупой страх?
Плесень – это грязь. И я была не готова жить в мире, где нельзя быть чистой, а потому я бежала, чем и погубила свою дочь.
– Вы двигались или нет? – голос полковника Хэндельман был полон любопытства и удивления. Она изучила меня досконально. Она не напрасно развозила грязь по полу и по моему
– Разве вам не нужно в туалет?
– Нужно, – отозвалась я, не открывая глаз.
– Но вы даже не двинулись.
– У меня на лице грязь, – сказала я, и это все объясняло, по крайней мере мне. Если бы здесь была Рейчел, она бы перевела мои слова. Отвела бы полковника Хэндельман в сторону и объяснила, что так нельзя задавать мне вопросы или заставлять следовать правилам. Но Рейчел со мной не было. Рейчел стала частью серого мира, а он был по ту сторону дверей.
– Вижу.
Раздался щелчок, а затем негромкий плеск. Запах хлорамина неожиданно стал всепоглощающим и в нем исчезли все прочие запахи. Что-то влажное и теплое легло на мою грудь. Я напряглась, испуганная – после грязи на лице от этих людей можно было ждать чего угодно.
Полковник Хэндельман вздохнула:
– Откройте глаза, доктор Райли. Уверяю вас, на этот раз вам понравится.
Я открыла глаза и посмотрела.
Лежащая на моей груди губка была ярко-оранжевого цвета – как и все далекие от реальной природы и жизни вещи, изготавливаемые в стерильных комнатах из синтетических полимеров, и пропаренные в сотне стерилизаторов перед тем, как выйти в мир, где царят грязь и хаос. Губка была покрыта маленькими хрупкими пузырьками мыльной пены, которые лопались от одного моего взгляда. От губки исходил запах хлорамина, и этот запах был чудесен.
– Это не фокус, – сказала полковник Хэндельман. – Здесь смесь хлорамина и геля «Чистая зелень». Возможно, не слишком полезно для кожи, и пить ее нельзя, но она отлично справляется со своей работой. Взрослая плесень не любит гель, а споры – хлорамин.
– Хлорамин их не убьет, – сказала я, силой заставляя свои руки лежать. Меня буквально тянуло схватить губку, оттереть лицо, а потом – и всю комнату. Но я не доверяла полковнику – она могла схватить губку и унести после того, как я сдамся.
– Я обработала хлорамином тарелку, на которой лежали овощи, убившие мою жену, и плесень выросла вновь.
Я произнесла это ровным монотонным голосом, и это прозвучало как заклинание.
– Хлорамин не убьет все споры, – мягко отреагировала полковник, – только некоторое количество. Но он убивает достаточно, чтобы быть нам полезным.
Существовало два вида спор – репродуктивные и покоящиеся. Репродуктивные меньше, слабее, но их больше числом. Покоящиеся споры – хламидоспоры – больше размером, сильнее и могут выживать даже в самых суровых условиях. Их гораздо труднее убить. Структура созданной нами плесени несла в себе черты плесени природной, с одной стороны, и созданной человеком, с другой. Она была родственницей как губке, лежащей на моей груди, так и грибу, который вырастает на лужайке после сильного дождя. Я ела эти грибы. Я видела и полезные, и ядовитые шляпочные грибы, погибшие под толстым слоем серой плесени. Когда они появились, проект «Эдем» стал еще более двусмысленным.
– Вы нашли способ убивать хламидоспоры? – спросила я помимо собственной воли. Задав этот вопрос, я посмотрела на полковника. Она сменила форму; грязи на ней больше не было, хотя на полу грязь оставалась, уродуя и профанируя чистоту комнаты.
Полковник улыбнулась:
– Пока нет.
В ее улыбке не было особой радости, но оттенок сдержанной удовлетворенности был.
– Помойтесь, – сказала она, – я скоро вернусь.
Она повернулась и вышла. Автоматически я перевела взгляд вниз, на источник плещущего звука, который сопровождал ее первое появление. Ведро
