Сунув пистолет за пояс, Клим отступил к столу и изваянию Гервасия-драконоборца.
– Хочешь есть? Хлеба, молока, меда?
Прежнее молчание и упорный гипнотизирующий взгляд.
Клим опустился в кресло.
– Ну, если ты не голодна, садись и скажи, чего тебе надо.
Губы девочки не дрогнули. Она подплыла совсем близко, и теперь лишь стол отделял ее от Клима.
Дзиннь, дзиннь, дзиннь! – послышалось опять. Кажется, эти тревожные звуки шли от темного овального зеркала.
– Тебя кто-то обидел? Решила пожаловаться королю? Так я… – снова начал Клим, но в эту секунду девочка вскочила на стол, склонилась над ним и разинула рот.
Рот ее уже не казался маленьким, то была пасть от уха до уха, полная острых как шилья зубов. Смрадом могилы повеяло на Клима; повинуясь инстинкту, он схватил десантный нож, отбросил кресло, пригнулся и скользнул за край стола. Девочка, не закрывая страшной пасти, повернулась к нему лицом и вытянула тонкие ручки к статуе Гервасия. Теперь он разглядел на ее щеках бледные трупные пятна и след от веревки, что охватывал шею.
Холодное острое железо… – вспомнилось ему. Клим вытянул руку с ножом, и девочку будто сдуло со стола. Она по-прежнему не шла, а летела, медленно летела в темноту, растворялась в воздухе, не спуская глаз с Клима, и взгляд ее полнился тоской. Все дальше и дальше во мрак, куда-то за ложе с балдахином, в угол, куда не падали даже отблески света.
– Стой! – сказал он, и призрачное видение замерло. – Кажется мне, тебя и правда обидели. Клянусь, я расследую это дело и накажу виновных. Слово короля!
Бледный образ заколебался и растаял.
– Дзиннь! – прошелестело где-то сбоку. – Дзиннь, дзиннь, дзиннь! Ты, голубь сизый, поосторожнее с королевским словом. Рук не хватит наказать. Триста лет прошло, не дотянешься!
Клим, пытаясь успокоиться, глубоко втянул воздух и встал перед темным овальным зеркалом.
– А ты что за перец? Хватит звякать, вылезай!
Тьма разошлась, и он увидел собственное отражение. Впрочем, это был не нынешний Клим Скуратов, а тот, каким он станет очень не скоро – если, конечно, доживет до столь преклонного возраста. Но сходство было несомненным.
– Ну, вылез, – сказало отражение. – Что теперь?
– Теперь ответишь на пару вопросов, – молвил Клим, решив ничему не удивляться.
– А если не отвечу?
– Разобью. Сейчас открою дверь, возьму у часового алебарду и грохну по твоей стеклянной роже.
Старец в зеркале поморщился:
– Ну и манеры у тебя, сударь! Ладно, уговорил. Спрашивай!
– Ты зачем мне названивал?
– Так девчонка эта, неупокоенная душа… кхе, кхе… опасная тварь! Могла, знаешь ли, и укусить.
– Что с ней случилось?
– Что, что… Неприятность, какая бывает с симпатичными детишками… Гервасий-то этот был охоч до малолеток. Надругался, задушил, а труп велел замуровать в подвале. Там косточки и лежат, в стене за винными бочками.
Клим вздрогнул:
– Мерзость какая! А еще святой драконоборец!
– Драконоборец? Ну, это большой вопрос! Убитого им дракона никто не видел, только коготь с лапы. А драконы раз в сто лет линяют, когти сбрасывают и чешую. Ежели поискать, так что-то и найдется.
– Значит, драконы тут и правда есть, – задумчиво произнес Клим. – Драконы, гномы, орки и остальная нечисть, плюс вампиры и вурдалаки. Ну, с привидением я уже пообщался.
– И с гномом тоже, – сообщило отражение.
– Это когда же? Не видел я никаких гномов!
– А Црым, скоморох лопоухий? Кто он, по-твоему, такой?
Новость требовалось переварить, и Клим больше вопросов не задавал. Стоял он перед зеркалом, поглядывал то на статую поганца Гервасия, то в угол за ложем, где исчезло привидение, и думал о пустой казне и лукавых советниках, об эльфах, что в долг не дают, и расплодившихся драконах, об орках и гоблинах, что будут под городом недели через две или три. И еще думал о том, что воинство их пройдет по краям населенным, и станут те земли пустыней, заваленной трупами.
– Что молчишь, голубь мой? – напомнил о себе зеркальный старец. – Или вопросы кончились?
