– Не могу, государь. Дал я зарок не касаться оружия, и есть на то свои причины. Прости, не могу.
– Ну, как знаешь, – молвил Клим, подумав, что Омриваль, когда подрастет, будет бароном ничуть не хуже. – Неволить не стану. Подавай!
Джакус лихо свистнул, и тут же набежали с кухни повара и поварята, потащили барашков и гусей, свиные ножки и телячьи ребрышки, отбивные и паштеты, а к ним овощи да приправы, соленые огурчики и караваи прямо из печи. Девицы же заспешили с подносами, не с пивом уже, а с ромом и сладкой мальвазией из эльфийского меда – правда, как шепнул Црым, поддельного. Первой чашей почтили короля, второй и третьей тоже, а затем случилось у Клима в голове кружение, и чаш он больше не считал. Смутно помнилась ему рыжая красотка – обнимала его и шептала, не желает ли государь проветриться и поиграть в динь-динь; мнилось, что Драч и Жмых вступили в спор – кто быстрее обглодает гуся; виделся Фицер, хлебавший ром из бочки, и слышался рев – то сир Олифант пел боевую песню, а Верваг и Понзел ему подпевали. Црым, развлекая публику, плясал на столе и жонглировал костями, сир Персен Смертоносный крутил над головою лавку с четырьмя визжащими девицами, капитан Лаурсан свалился под стол и уснул, пристроив ухо на сапоге Бакуда, а сир Карвас требовал меч, чтобы прикончить гоблина – но гоблин был всего лишь кабанчиком, запеченным с брюквой. Веселились почти до вечера, а когда в трактире вспыхнули светильники, Клим велел шуту нести сумку с золотом и рассчитаться за питье и яства. Но не успели зазвенеть монеты, как Джакус сообщил, что все уже оплачено, вплоть до битой посуды и девичьих хитончиков, порванных впопыхах. Услышав об этом, Клим слегка протрезвел и спросил:
– Это кому же неймется лезть вперед короля? Кто у нас такой борзый да щедрый?
– Я, государь, – послышалось от дверей. – Почту за честь оказать такую ничтожную, такую крохотную услугу.
Клим поднял взгляд от чаши с ромом и уставился на нового гостя. Разглядеть его было нелегко – бледное лицо и фигура в черном расплывались и дергались, словно незнакомец отплясывал бешеный танец, то появляясь на свет, то прячась в тени. Клим протер глаза, глубоко вздохнул и вдруг почувствовал, как испаряется хмель и наступает в мозгах полная ясность. Возможно, винные пары тоже подчинялись воле короля, как и недуг сынка Амалы, или свершился какой-то магический фокус, что в этой реальности было совсем неудивительно. Так ли, иначе, но он отодвинул чашу и встал. Фигура незнакомца уже не расплывалась, свет падал прямо ему в лицо.
Тощий невысокий человечек. Бледная кожа, белесые волосы, мутно-серые зрачки – он выглядел бесцветным, как платяная моль. Однако в глазах таилась некая искра, смысл и значение которой Клим понять не мог. Инстинкт подсказывал ему, что этот хмырь опасен – возможно, опаснее армии гоблинов и стаи драконов.
– Кто таков? Назовись!
Незнакомец в черном сюртуке поклонился. Не в пояс, а так, чуть дернул головой.
– Мастер Авундий, к твоим услугам, повелитель.
– Живоглот проклятый! – прошипел скоморох за спиною Клима.
Авундий словно бы не услышал. Вытряхнул из рукава горсть блестящих монеток, подбросил в воздух и поймал на ладони.
– Полна ли казна, государь? Доволен ли ты моей службой? Есть ли другие желания?
– Пока доволен, – сказал Клим. – Только вот гадаю, откуда у тебя, прыткий ты наш, столько золота? И под какой процент ты ссуду дал?
– Процент, процент, – пробормотал Авундий скрипучим голосом. – Об этом не беспокойся, твое величество. Свои люди, сочтемся, когда срок придет.
– Какой еще срок? – Клим выбрался из-за стола и внезапно заметил, что в трактире царит тишина и все словно бы замерли – кто с чашей или подносом в руках, кто на половине шага или склонившись над блюдом. – Какой еще срок? – повторил он, направляясь к двери. – Отвечай, чертов перец!
– Дойдет до дела, узнаешь. – Мастер Авундий снова подбросил золотые в воздух, но на этот раз они растаяли где-то под потолком. – Узнаешь, твое величество! А пока… пока – да пребудет с тобой сила!
Клим ринулся к нему, но Авундий исчез, растворившись, как его золотые. В то же мгновение тишина рухнула, все вокруг задвигалось, зазвучало, но никто про Авундия не вспомнил, словно не было его вовсе. Куда же он делся? – подумал Клим и выскочил за дверь. Во дворе трактира стояли у коновязи рыцарские скакуны, белый королевский жеребец и ослик Црыма, а при них – двое слуг, таскавших сено, и юноша-герольд. Дернув парня за рукав, он спросил:
– Видел кого-нибудь?
– Нет, государь. Но за воротами…
– Я про кабак. Не выскочил ли во двор этакий тощий крендель? Сам в черном, рожа бледная и глаза, как сметана?
– Нет, твое величество. Клянусь Благим!
Клим огляделся. За воротами и правда шумели и топотали, но иных нарушений порядка не было. Кони фыркали, жевали сено, ослик дергал ушами, а солнце в небе склонялось к западу, к реке, мосту и заречным слободкам. Вслед за ним вылез во двор скоморох, сплюнул и пробормотал злобно:
– Глаза отвел, поганец! Колдун! Как есть колдун!
– То-то все сидели как пришитые, – заметил Клим, все еще озираясь. – Но на тебя чары вроде не подействовали… Или я ошибся?
– Не ошибся, твоя милость. Я гном, нас такими фортелями не проймешь. А вот бойцов твоих и слуг трактирных он околдовал. Точно околдовал. Вот змей
