разрозненные кости жителей Партизанской.
– Никто не знает, как это произошло, – очень тихо, словно опасаясь побеспокоить мертвецов, заговорил проводник. – Люди собирались жить. Вы сами видели, что они укрепили вход на станцию, чтобы не пустить сюда гостей с поверхности. А потом… В один прекрасный день на Партизанской остались только трупы. Атака мутантов? Внутренние разборки? На этот счет есть много версий, слухов и домыслов. Возможно, во всем виноваты картины. Они пробудили нежелательные воспоминания, заставили поверить в то, что в принципе неосуществимо и… Пошло-поехало. Что поделаешь: смерть и искусство всегда ходили рука об руку.
– Слышь, Шумахер, – прервал рассуждения усача Аршинов. – Ты говори, да не заговаривайся. Какие к свиньям собачьим картины? Здесь художественная галерея, что ли?
– Почти. Смотрите сами.
Факел осветил центральный путь. Прапор присвистнул, а Толя и Вездеход просто застыли от изумления. На пути стоял состав. Странный поезд, который по неизвестным причинам пощадило время. Не облупилась краска на вагонах, в целости и сохранности остались окна.
Шумахер остановился у раскрытой двери вагона, пропуская Томского, Аршинова и Вездехода вперед. Половина окон вагонов диковинного поезда оказались картинами, представлявшими самые разные направления живописи. Сиденья были установлены только с одной стороны – напротив окон- картин.
Идя по вагонам от картины к картине, Толя чувствовал себя экскурсантом в музее. Остальные, похоже, испытывали те же ощущения. Все молчали, лишь Аршинов, привыкший выставлять свои эмоции напоказ, прищелкивал языком, что означало высшую степень восхищения.
Все хорошее почему-то заканчивается очень быстро, а плохое обладает мерзким свойством сваливаться на тебя, когда ты меньше всего этого ждешь. Не успели экскурсанты выйти из последнего вагона чудо-поезда, как наткнулись на груду костей и черепов, беспорядочно наваленных у входа в замурованный туннель. Ощущение было такое, что кто-то пытался устроить жителям Партизанской похороны, придать станции-склепу пристойный вид, но так и не довел дело до конца. Вышло гораздо хуже, чем если бы кости оставались разбросанными по платформе.
В подрагивающем свете факела жуткая гора жила собственной жизнью. Томскому казалось, что множество пустых глазниц очень внимательно за ним наблюдают. Сразу захотелось вернуться в вагон или к костру. Принципиального значения это не имело – лишь бы оказаться подальше от жуткого нагромождения костей.
Толик так и поступил бы, но тут его внимание привлекло странное поведение Шумахера. Тот застыл на месте и пристально всматривался в узкую щель между обломками рухнувшего свода туннеля. Щель была очень узкой: в нее с трудом пролез бы и ребенок. Что же там увидел или хотел разглядеть их новый знакомый? Проводник почувствовал на себе взгляд Томского. Обернулся, откашлялся. Слишком смущенно и неловко, чтобы это выглядело естественно.
– Ну, ребята, будем прощаться? Вроде все вам показал…
– Мы не спешим, – отрезал Анатолий. – Уйдем, если отыщем одного очень нужного человека.
Томский не смотрел на Шумахера. Щель. Расселина. Там что-то было. Именно поэтому усач спешил их спровадить. Тут Шумахер сделал то, что окончательно укрепило подозрения Толика – шагнул в сторону, пытаясь заслонить собой щель.
– При всем должном уважении, я уже говорил, что эта станция нежилая. Я забрел сюда совершенно случайно…
– Шаман. Мне нужен Шаман. Ты слышал об этом человеке? Говорят, что он частенько здесь бывает.
– Какой Шаман? – развел руками Аршинов. – Что ты мелешь, Толян?
– Потом, Лёх. Итак, Шаман. Где его искать, Шумахер?
– Не знаю. Я даже не уверен, жив ли он еще. Доводилось встречать парня пару раз. Не скажу, что у меня остались приятные впечатления.
– Оставь свои впечатления при себе! – Томский повысил голос. – И отойди в сторону.
На лице Шумахера появились признаки беспокойства. Он обернулся к Аршинову:
– Брат, успокой своего друга. Я не знаю, где Шаман.
– Твои братья в овраге мертвую кобылу доедают, – ответил прапор. – Не знаю, на кой Томскому сдался этот Шаман, но на твоем месте я бы не юлил. Толян – парень вспыльчивый. Смотри, как бы не зашиб ненароком.
Анатолию было не до Шухамера. Он не сводил глаз с черного излома щели. Там что-то пряталось. Видимых или слышимых подтверждений этой догадки у Томского не было – он просто знал.
Голос прапора и оправдания Шумахера звучали все тише, пока их совсем не заглушил новый звук – дыхание существа, притаившегося в завале. Неровное, даже судорожное. Толик положил руку на приклад автомата, незаметным движением повернул ствол к цели. Не надо строить иллюзий – обитатель норы не собирается встречать их хлебом-солью. Он выжидает удобного момента, чтобы напасть. Шумахер – его сообщник. Он специально привел их сюда. Груду костей стащил в этот угол не участливый доброхот, а монстр, убивший жителей Партизанской.
Толя одернул себя. У страха глаза велики, а у паранойи – еще больше. Предположим, что он вновь запутался в паутине иллюзий. Шумахер ведь мог шагнуть в сторону совершенно случайно. Дыхание, которое он якобы слышал, тоже могло быть просто слуховой галлюцинацией. Если сейчас из трещины
