Парторг, сидевший в президиуме, захлопал ей первым, за ним — весь зал. Оля пробежала сверкающими глазами по повернувшимся к ней лицам и опять замкнулась.
Дима Завьялов вернулся домой в растрепанных чувствах. После собрания почти вся группа поехала к Шурику. Обсуждали выступления и спорили о сознательности.
— Каждый из нас воспитан пионерской организацией и комсомолом, читает газеты, слушает радио, — пересказывал Дима Алику суть дискуссии. — Как увязать друг с другом целеустремленное развитие сознательности с детских лет — и такое постыдное отсутствие самой простой бдительности? Вот и тебя взять. Ты так любил профессора Поршанского…
— Ты сам его любил.
— Любил, да не так. Ты превозносил его до небес. На собрании товарищ Филатов из парткома зачитал несколько цитат из его статей. Это же очевидная провокация. Сам Поршанский это публично признал.
— Ольга тоже была у Шурика? — спросил Алик.
— Нет, ее не было. Она, кстати, ярко выступила в прениях. Очень хорошо сказала о грязи и свете. Подожди, дай вспомнить… что-то в смысле «мы видим, что хотим видеть».
Мрачный Алик посветлел. Глядя мимо Димы, он задумчиво произнес:
— А что, если и сейчас то же самое получается, только наоборот?
— В каком смысле?
— В том же смысле: что мы сейчас хотим видеть грязь — и видим грязь. Только грязь…
— Да ты что? — возмутился Дима. — Это было партийное собрание. Присутствовал инструктор ЦК. Ты что же, сомневаешься в верности партийных оценок?!
— Да нет, я не о том, я говорю чисто теоретически — о сознании вообще, о сознании отдельного человека.
— Ляпаешь всякое. Ты бы уж лучше подождал высказываться, — буркнул Дима и пошел на кухню. Он вернулся оттуда с булкой в руке и, жуя, спросил Алика: — Ты когда был последний раз у врача?
— Уже не помню.
— А справка-то у тебя до какого?
— Справку мне не дали.
— Как не дали? — опешил Дима. — Так тогда это прогул! Ты у меня уже почти месяц лежишь. Да за месяц прогула тебя сразу отчислят!
— Не отчислят, — хмуро отговорился Алик. — Я все объясню в учебной части, там поймут…
— Что — поймут?! — еще больше возмутился Дима.
— Что и с нормальной температурой человек может чувствовать себя плохо.
Дима стремительно направился обратно на кухню. Не прошло и минуты, как он снова вырос у кушетки Алика — лицо сжатое, взгляд колючий.
— Ты, Линников, не болен. Я это и раньше подозревал. Лучше будет, если ты вернешься к себе в общежитие. Завтра же.
— Широкий жест, Завьялов, ни к чему это. Я вернусь сегодня же, — сказал хладнокровно Алик.
Алик приехал в университет в субботу к первой лекции. Он вошел в аудиторию со звонком и занял место в последнем ряду. Оттуда хорошо просматривалось все помещение. Линников пробежал глазами по затылкам — сестры здесь не было. Он скомкал в кармане записку, которую собирался послать Оле по рядам.
Когда лекция кончилась, Алик вышел в коридор и остался там стоять, наблюдая за выходившими из аудитории однокурсниками. Он встретился взглядом с Димой Завьяловым и, кивнув ему в знак приветствия, стал смотреть мимо него. Линникова интересовала Света Макарова, Олина соседка по комнате в общежитии, только она.
Дима подошел к Алику сам.
— Как вчера добрался до общежития? Нормально? — поинтересовался он. Алик, не обращая на него внимания, продолжал следить за выходившими. — Линников, пусть все будет честно. Я счел своим долгом сообщить о твоем отношении к последнему партсобранию в комитет комсомола — и сообщил.
— Когда? — удивился Алик.
— Перед лекцией.
Алик хлопнул Диму по плечу.
— Молодец, Завьялов! Теперь все долги отдал? Или еще есть?
Наконец показалась Света Макарова. Она шла под руку с Томой Назаровой — вот уж некстати. Тома увидела Алика первой. Отцепив руку Светы и
