— Ничего не говори. Я все знаю.
— Не все. Я хуже, чем ты думаешь. Я ходил к одной гулящей, чтобы…
— Не черни себя! — перебила она его ослабевшим голосом.
— Не черни?! Ты думаешь, во мне нет черного? Что бывают светлые мужики? Светлых мужиков не бывает. Есть светлые старики.
Марья завела назад руки и охватила Никиту.
— Я к тебе больше не приду, — сказала она еле слышно. Скитник взял Марьины руки в свои и вытянул шею, слушая звуки.
— Кто-то идет, — сказал он.
А в это время на поляне ссорились дети.
— Ты куда бегал? — наскочила Натка на Афоньку, когда тот спрыгнул в землянку. Мальчик вдруг пропал, когда мать с Никитой ушли в овраг.
— Куда надо, — буркнул тот, ни на кого не глядя.
— Срань! Только бы не работать!.. — не унималась сестра.
— Тихо! — шикнул на младших Гриша и сморщился, вслушиваясь. Со стороны оврага раздавались голоса.
— Отец с мужиками! — шепотом произнесла Натка и переглянулась с братьями.
— Никого там нет! — громко сказал Афонька. Гриша замахал на него рукой, а Натка пригрозила кулаком.
Тут из оврага раздался женский вопль.
— Мама! — вскрикнула Натка и стала карабкаться из землянки, за ней — Гриша и Афонька. Все трое побежали к оврагу, откуда теперь явственно слышался голос отца. Он бранил мать на чем свет стоит.
Мальчики направились к тропе, а Натка стала пробираться к оврагу напрямую, через заросли. Добравшись до его края, она посмотрела вниз и завопила не своим голосом. Отец оборвал ругань на полуслове и обернулся на крик дочери. Натка бросилась через заросли кустарника к ручью. Там в крови лежали мать и Никита, оба неподвижные. Внизу ее перехватил отец и силой потащил к тропе.
— Пусти к мамке! — орала Натка, вырываясь от него.
На тропе появились братья. Гриша бежал впереди, лицо темное, перекошенное, за ним — скулящий Афонька.
— Мамку убили! — закричала им Натка. Ребята остановились как вкопанные. Отец набросился с кулаками на дочь и бил ее на глазах у сыновей, пока она не упала.
— Вон отсюда! — взревел он и, оставив детей, пошел к своим товарищам. Те сидели кучкой рядом с убитыми и не обращали внимания ни на них, ни на ребят.
Дети вернулись в свою деревню поодиночке. Страшный долгий день кончился. Солнце уже упало в Латуру. Натка, сидевшая на берегу, услышала за спиной шаги, но головы не повернула: ей было все равно, кто приближался к ней. Это оказался Гриша. Он присел на песок рядом с сестрой и тоже, как она, стал смотреть на розовую реку.
— Афоньку не видела? — оборвал наконец молчание Гриша.
— Нет.
— Куда он делся?!
— Здесь ходит.
— Ты его видела?
— Видела.
— А говоришь — нет.
— Забыла.
— Ты чего?
Не дождавшись ответа, Гриша продолжал:
— Он боится, что бить будем. Это ведь он навел отца. Сам мне сказал. Ты не бей его, ладно? Он теперь как бешеный.
— Наплевать мне на него.
— Домой бы шла. Отца дома сейчас нет.
— Нет у меня дома. Нет у меня отца, — ответила Натка бесчувственно. Она сидела как деревянная — не двигалась, глядела прямо перед собой.
— Ты прям как мамка… — пробормотал Гриша и тоже замкнулся.
Молчание прервала сестра:
— Пойдешь со мной обратно в скит мать с Никитой хоронить?
— Когда?
