правого ствола. Он протянул руку за снаряженным патроном, и лендлорд торопливо извлек заряд из кармана. Зарядив ружье, инспектор щелкнул затвором, повернулся к констеблю и шагнул к двери в подвал.
— Пошли.
— Я не пойду, сэр, — проговорил бледный как смерть полисмен.
Внезапно инспектор схватил своего подчиненного за шкирку и резким движением послал его вперед, во тьму, в которой тот с воплем и исчез. Инспектор немедленно последовал за ним с фонарем и ружьем в руках, я поторопился за ними, держа тесак наготове. За своей спиной я слышал движения домовладельца.
Оказавшись внизу лестницы, инспектор помог полисмену подняться на ноги, и тот неловко покачнулся, не сразу восстановив равновесие; инспектор немедленно направился в передний погреб, и подчиненный тупо последовал за ним, явно не испытывая теперь намерения в ужасе броситься наутек.
Мы все столпились в переднем погребе, светя фонарями в разные стороны. Инспектор Джонстон обследовал пол, и я увидел, что следы покрывали его повсюду, и даже заходили в углы. Мне вдруг вспомнилось, что дитя пыталось скрыться от чего-то. До меня уже начинало кое-что доходить.
Мы дружно вышли из погреба, в котором более нечего было искать, В следующем подвале следы также хаотическим образом покрывали весь пол, словно бы оставившее их нечто искало какую-то вещь или вслепую следовало тени неведомого запаха.
В третьем подвале следы кончались возле мелкого колодца, в прежние времена снабжавшего водой весь дом. Колодезь была наполнена водой до краев, и вода оставалась настолько чистой, что, посветив фонарями, мы увидели камешки на дне ее. На этом поиски можно было заканчивать, и мы встали возле колодца, переглядываясь в полнейшей и жуткой тишине.
Джонстон еще раз осмотрел следы, а потом снова посветил фонариком в чистую воду неглубокого колодца, внимательно изучая каждый дюйм на дне его; однако ничего не было видно. Погреб наполнял отвратительный запах, и все мы молчали, постоянно поводя фонарями во все стороны.
Инспектор оторвался от изучения колодца и невозмутимо кивнул мне, признавая таким образом, что теперь разделяет наше мнение, тем временем вонь в подвале сделалась еще более отвратительной, и в ней как будто бы угадывалась угроза, едва ли не материально подтверждавшая, что чудовищная тварь невидимо находится среди нас.
— По-моему, — начал инспектор, указав лучом фонаря на лестницу; тут нервы констебля уже не выдержали, и он бросился к ней со странным горловым звуком.
Домовладелец торопливым шагом последовал за ним, мы с инспектором тоже не стали медлить. Я шел последним и он короткое мгновение подождал меня, прежде чем подняться наверх, так что мы поднимались вместе, ступая на одни и те же ступени, светя назад фонарями. Оказавшись наверху, я трясущимися руками захлопнул и запер дверь, а потом утер лоб.
Инспектор попросил меня налить его подчиненному бокал виски, а потом отослал его продолжать обход. Сам он задержался ненадолго со мной и лендлордом, и мы договорились о том, что на следующую ночь он присоединится к нам, и мы будем наблюдать за колодцем от полуночи до утра. После этого он оставил нас с первыми лучами рассвета. Мы с лендлордом заперли дом и отправились спать к нему.
Днем мы вернулись в дом и занялись приготовлениями к ночи. Хозяин дома держался крайне спокойно, и я чувствовал, что после кошмарных переживаний минувшей ночи на него можно полностью положиться.
Мы открыли все окна и двери и старательно проветрили весь дом, потом зажгли все лампы, которые были в доме, и снесли их в подвал и расставили так, чтобы повсюду было светло. После этого мы спустили вниз три кресла и стол и поставили их в том отделении подвала, где находился колодец. После этого мы протянули через весь погреб тонкую фортепьянную струну примерно в девяти дюймах от пола, на такой высоте, чтобы всякое движущееся в темноте существо зацепилось бы за нее.
Сделав все это, мы с лендлордом обошли весь дом и опечатали в нем каждое окно и дверь — кроме входной и той, что была наверху, ведущей в подвал лестницы.
Тем временем местный жестянщик был занят работой по моему заказу; и, выпив чая в доме лендлорда, мы с ним отправились посмотреть, как продвигаются дела у мастера. Работа была завершена. Готовое изделие было похоже на лишенную дна высокую клетку для попугая, сплетенную из очень толстой проволоки, высотой около семи футов и диаметром фута в четыре. К счастью, я не забыл предусмотреть, чтобы она разделялась по ширине на две половины, иначе мы не могли бы пронести ее сквозь двери и спустить вниз по лестнице в погреб.
Я распорядился, чтобы жестянщик доставил клетку в дом и накрепко соединил там обе половины. На обратном пути мы зашли в скобяную лавку, где я купил тонкую пеньковую веревку и железный блок, какие в Ланкашире используются для подъема грузов едва ли не в каждом доме. Еще я купил пару вил.
— Не трогать же это руками, — обратился я к лендлорду, и он кивнул, несколько побледнев.
Когда клетку доставили, спустили в подвал и соединили обе ее половины, я отослал мастера, и мы с хозяином дома накрыли ею колодец, на который и был рассчитан размер моего сооружения. После некоторых трудов нам удалось подвесить ее на железном блоке так, что, будучи поднятой к потолку и отпущенной, она всякий раз идеально плюхалась в воду — как колокольчик, которым гасят свечи. Добившись этого, я снова поднял ее к потолку, чтобы была наготове, и крепко привязал веревку к толстому деревянному столбу, стоявшему посреди подвала.
Итак, к десяти часам все было готово, в том числе пара вил и два полицейских фонаря; не забыл я и о виски и сандвичах. Под столом были припасены несколько ведер с дезинфекционным средством.
Чуть после одиннадцати часов во входную дверь постучали, и, выйдя к ней, я обнаружил инспектора Джонстона, прихватившего с собой одного из своих сыщиков. Вы, конечно же, понимаете, насколько я был рад появлению этого человека, увеличившего собой численность нашей ночной стражи; он показался мне крепким, спокойным, умным и собранным — как раз таким, какого я бы выбрал сам для того жуткого дела, совершить которое нам предстояло наступавшей ночью.
Впустив в дом инспектора и детектива, я закрыл и запер входную дверь, а потом, пока инспектор держал фонарь, старательно опечатал ее лентой и воском. Дверь над лестницей в погреб я закрыл и опечатал подобным образом.
Когда мы спустились в погреб, я предупредил Джонстона и его подчиненного, чтобы они не споткнулись о проволоки; а потом, заметив его удивление, начал объяснять сделанные мной приготовления и намерения, которым он выразил полное одобрение. Я с удовольствием увидел, что и детектив, слушая меня, согласно кивает головой, одобряя все предпринятые предосторожности.
Опустив фонарь на землю, инспектор взял одни из вил и взвесил их на руке, а потом посмотрел на меня и кивнул.
— Отличная штуковина, — проговорил он. — Жаль только, что вы не предусмотрели еще одну пару.
Потом мы заняли свои места, а детектив устроился на табурете, взятом из угла погреба. Пока стрелка часов не показала без четверти двенадцать, мы поужинали за непринужденной беседой сандвичами и виски, а потом убрали со стола все, кроме фонарей и вил. Одни из них я вручил инспектору; другие взял сам, а потом, поставив свое кресло так, чтобы привязанная к клетке веревка была под рукой, я обошел погреб и погасил все лампы.
Нащупав рукой кресло, я удобным образом разместил вилы и фонарь под рукой, после чего предложил всем соблюдать полнейшее молчание во время нашего бдения. Кроме того, я попросил всех не включать фонарей, кроме как по моему сигналу.
Я положил свои часы на стол возле фонаря, слабое свечение которого позволяло мне видеть время. Примерно с час ничего не происходило, и в подвале царила полная тишина, нарушавшаяся разве что иногда неловким движением.
Примерно в половине второго я ощутил, однако, то же самое чрезвычайное и особенное беспокойство, которое посетило меня предыдущей ночью. Торопливо протянув руку, я освободил завязанную вокруг столба веревку. Инспектор явно заметил мое движение, поскольку я увидел, что слабый отсвет его фонаря немного шевельнулся, как если бы он, приготавливаясь, положил на него руку.
По прошествии какой-то минуты я заметил, что окружавшая нас тьма переменила цвет, начиная неторопливо приобретать фиолетовый оттенок. Я поспешно огляделся по сторонам, окруженный этим новым сумраком, и понял, что фиолетовый цвет буквально на глазах становится гуще и гуще. Средоточие или ядро перемены появилось где-то за колодцем, в огромной дали, и с невероятной скоростью приблизилось к нам почти в один момент. Вот оно оказался рядом, и я снова увидел крошечное обнаженное дитя — бежавшее и казавшееся сотканным из той фиолетовой ночи, которая его окружала.
Ребенок двигался вполне естественным образом, в точности так, как я это уже описывал, но в такой полнейшей тишине, что казалось даже, что именно он и несет с собой это безмолвие. Примерно на половине расстояния между столом и колодцем, дитя торопливо пригнулось и оглянулось на что-то невидимое и торопливо припало на колени, как бы прячась за чем-то смутно обрисовавшемся во мраке, однако не принадлежащим нашему миру, ибо между нами и колодцем не было ничего, кроме голого пола.
Я с удивительной ясностью слышал дыхание всех остальных, а наручные часы на столе отбивали время с медлительностью и внушительным скрипеньем настольных часов моего деда. Каким-то образом я понял, что никто из них не видит того, что видел я.
Вдруг сидевший рядом со мной домовладелец, с шипением выдохнул сквозь зубы, и я понял, что он заметил нечто невидимое для меня. Скрипнул стол, и я ощутил, что инспектор наклонился вперед, вглядываясь во что-то. Домовладелец протянул ко мне руку во мраке, не сразу нащупав мою ладонь.
— Женщина! — шепнул он мне на ухо. — Там, над колодцем!
Я внимательно посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел, разве что фиолетовая тьма стала в том месте чуть тусклее.
Торопливо переведя взгляд на то место, где пряталось дитя, я увидел, что оно выглядывает из укрытия. Внезапно ребенок вскочил и бросился бежать по направлению к середине стола, казавшегося смутной тенью, закрывавшей от моего взгляда невидимый пол. Когда дитя пробежало под столом, стальные зубцы моих вил вдруг засветились неровным фиолетовым светом. Чуть в стороне, во мраке, обрисовались очертания других вил: инспектор приготовил их к бою. Не могло быть и тени сомнения в том, что он видел нечто. На столе металлические корпуса пяти фонарей вспыхнули тем же самым странным светом, и каждый из них окружило облачко полнейшей тьмы, сгустившееся там, где наши глаза видят естественный свет, сочившийся из узких щелей; и в этой полнейшей тьме металл каждого фонаря казался кошачьим глазом, сверкнувшим в полной черной шерсти корзине.
Оказавшись позади стола, дитя снова остановилось и замерло, слегка раскачиваясь на ногах, создавая этим впечатление того, что на самом деле оно легче пушинки одуванчика; причем в тот же самый момент другой части моего сознания казалось, что я вижу его сквозь толстое, хотя и невидимое стекло, и что ребенок этот находится под воздействием сил и условий, находящихся за пределами моего разумения.
Дитя вновь оглянулось, и взгляд мой обратился в ту же самую сторону, куда оно глядело. Я смотрел на другую сторону и видел свою клетку, ясно, до последней проволочки и узелка обрисованную светом; выше разливалась полоска мрака, а над нею тускло светился железный блок, привернутый мной к потолку.
Взгляд мой в смятении метался по подвалу; пол повсюду перечеркивали тонкие огненные линии; и я вдруг вспомнил фортепьянные струны, которые мы с
