остановились и прислушались. Звуки продолжались с холодной настойчивостью, словно бы мерзкая тварь получала злобное удовлетворение, расхаживая по комнате, в которой мы только что находились. Поймите, каково нам было тогда!
Потом наступила тишина, и посреди затянувшегося безмолвия до нашего слуха донесся взволнованный ропот людей, собравшихся в большом зале. Звуки явным образом спускались к нам вдоль широкой лестницы: родные собрались вокруг мисс Хисгинс, чтобы защитить ее.
Кажется, мыс Бомонтом простояли в конце коридора минут пять, ожидая новых звуков из бильярдной. Тут я осознал, какому жуткому страху позволил себе покориться, и сказал ему:
— А теперь я намереваюсь посмотреть, что творится в бильярдной.
— И я тоже, — ответил Бомонт.
Он был бледен как мел, однако отваги ему хватало. Я сказал, чтобы он подождал мгновение и сбегал в свою спальню, чтобы забрать оттуда камеру со вспышкой. Я опустил револьвер в свой правый карман, надел кастет на левую руку, где он будет наготове и не помещает мне возиться со вспышкой.
Потом я бросился к Бомонту. Он вынул руку из кармана, чтобы показать мне, что держит в ней пистолет, я кивнул, но шепнул, чтобы он не торопился стрелять, поскольку могло оказаться, что все происходящее — только дурацкий розыгрыш. Он снял лампу с крюка в коридоре и пристроил ее на сгибе поврежденной руки, так что со светом проблем у нас не было. После этого мы направились в сторону бильярдной, представляя собой, как вы понимаете, пару весьма напуганных джентльменов.
Все это время из комнаты не доносилось ни звука, однако как только мы оказались в какой-то паре ярдов от двери, о прочный паркетный пол бильярдной вдруг ударило тяжелое конское копыто. Буквально в следующее же мгновение мне показалось, что весь дом содрогнулся под поступью копыт неведомой, но огромной твари, неторопливо приближавшейся к двери. Мы с Бомонтом отступили на пару шагов, однако вовремя вспомнили про отвагу и стали ждать, накрепко вцепившись в нее. Жуткая поступь приблизилась к двери и остановилась… наступил миг полного безмолвия, хотя, по чести сказать, стук в собственных висках и горле в буквальном смысле этого слова оглушал меня. Смею сказать, что таким образом мы прождали с полминуты, после чего прогремел новый конский топ. Сразу же после этого звуки начали приближаться к нам, как будто нечто невидимое прошло сквозь закрытую дверь, и грохот копыт воистину обрушился на нас. Мы с Бомонтом отпрыгнули каждый к своей стене коридора, и я, откровенно говоря, попытался просто втиснуться в стену. Грохот огромных копыт проследовал между нами и медленно, со смертоносной целеустремленностью прошествовал по коридору. Я внимал этой поступи сквозь пелену биений в ушах и висках, тело мое окаменело и напряглось, легкие не давали воздуха. На какое-то время сил моих оставалось достаточно лишь для того, чтобы вглядываться в коридор. Я ощущал только одно: нам грозит самая страшная опасность. Понимаете?
И тут ко мне внезапно вернулась отвага. Отметив, что грохот копыт слышен теперь возле дальнего конца коридора, я резким движением навел туда камеру и нажал на вспышку. Бомонт выпустил в ту же сторону целый град пуль и бросился вперед с криком:
— Чудовище идет за Мэри. Бежим к ней! Бежим!
Я бросился следом за ним по коридору. Оказавшись на главной лестничной площадке, мы услышали стук копыт по ступеням, и на этом в тот раз все закончилось. Больше мы не услышали ни звука.
Внизу, в большом зале, возле потерявшей сознание мисс Хисгинс собрались небольшой кучкой домашние, чуть поодаль несколько слуг смотрели вверх на парадную лестницу, и никто из них не произносил ни единого слова. На лестнице, ступени так на двадцатой снизу, стоял старый капитан Хисгинс с обнаженной шпагой в руке — замерший на месте при последнем ударе копыт. Признаюсь, что в жизни не видел никого благороднее этого старика, пытавшегося защитить свою дочь от нападения адской твари.
Надеюсь, вы поймете тот ужас, с которым я миновал то место на лестнице, на котором остановились копыта и стих звук шагов. Казалось, что невидимое чудовище все еще остается там. Странно было, однако, что конская поступь не возобновилась — ни поднимавшаяся вверх по лестнице, ни опускавшаяся по ней вниз.
Потом мисс Хисгинс повели в ее комнату, и я передал родственникам, что поднимусь к ней, как только это будет возможно. Мне сказали, что это можно сделать в любое время, и я попросил ее отца помочь мне принести чемодан с инструментами, и мы вдвоем внесли его в спальню девушки. Я распорядился, чтобы кровать мисс Хисгинс выдвинули на самую середину комнаты, после чего окружил ее Электрическим Пентаклем.
Потом я приказал, чтобы в комнате расставили лампы, но чтобы ни при каких обстоятельствах свет не зажигали внутри Пентакля; кроме того, никто не должен выходить в него и входить обратно. Мать несчастной девушки я посадил внутри Пентакля, поместив при этом ее служанку снаружи, чтобы та могла отнести нам любое известие, и самой миссис Хисгинс не было необходимости покидать Пентакль. Я предложил также, чтобы отец девушки заночевал в комнате, причем имея надежное оружие при себе.
Оставив спальню, я обнаружил, что Бомонт ожидает за дверью — в состоянии самого горестного беспокойства. Я рассказал ему о принятых мерах и объяснил, что мисс Хисгинс может считать, что находится в полной безопасности внутри… скажем так, возведенной мной ограды; и что помимо того, что отец проведет ночь в комнате дочери, я сам стану на страже возле ее двери. Я сказал Бомонту, что хотел бы, чтобы он составил мне компанию, поскольку ясно было, что, находясь в таком состоянии, молодой человек не сумеет заснуть, а компаньон мне совершенно не помешает. Кроме того, я хотел иметь его под присмотром, поскольку не было никаких сомнений, что ему в некотором отношении угрожает большая опасность, чем девушке. Таким, по крайней мере, было мое мнение, и с тех пор оно не переменилось, в чем вам еще предстоит убедиться.
Я спросил его о том, не станет ли он возражать, если я на ночь нарисую вокруг него Пентакль, и получил согласие, однако заметил, что он не знает, считать ли ему такой поступок чистым суеверием или же просто усмотреть в нем дурацкую возню; однако настроение его переменилось, когда я поведал ему ряд подробностей относительно дела Черной Вуали, в котором погиб молодой Астер. Помните, он назвал эту предосторожность примером глупого суеверия и остался вне Пентакля. Бедняга!
Ночь прошла спокойно, лишь перед самым рассветом мы услышали поступь галопировавшего вокруг дома коня, как и говорил капитан Хисгинс. Престранное, скажу вам, было чувство, тут и внутри комнаты послышалось какое-то шевеление. Забеспокоившись, я постучал в дверь, и из спальни вышел капитан. Я спросил его о том, все ли в порядке, на что он ответил утвердительно, и тут же поинтересовался, слышал ли я галоп, так что мне стало понятно, что донесшийся снаружи топот не миновал его ушей. Я предложил ему оставить до рассвета чуть приоткрытой дверь спальни, поскольку нечто явно бродило поблизости. Оставив щелочку, он вернулся внутрь комнаты — к своей жене и дочери.
Здесь следует сказать, что меня мучили сомнения в отношении надежности защиты вокруг мисс Хисгинс, поскольку звуки, присущие, скажем так, наваждению, оказались в такой необыкновенной степени материальными, что я готов был уже уподобить настоящее дело делу Харфордов, в котором внутри Пентакля материализовалась детская рука, принявшаяся стучать по полу. Жуткое было дело, как вы все прекрасно помните.
Тем не менее, до утра ничего более не произошло, и после того как день полностью обрел свою силу, мы отправились по постелям.
Бомонт постучал ко мне около полудня, я спустился вниз и совместил завтрак с ланчем. Мисс Хисгинс также находилась внизу, причем в прекрасном расположении духа, если учитывать все обстоятельства. Она сказала, что благодаря моему присутствию впервые ощутила себя в безопасности за все последние дни. Она сообщила мне также, что из Лондона приезжает ее кузен Гарри Парскет, и она уверена, что он сделает все возможное, чтобы помочь нам прогнать привидение. После этого они с Бомонтом отправилась в парк, чтобы немного погулять вместе.
Я тоже покинул дом и обошел его кругом, однако никаких следов копыт не обнаружилось, и остаток дня я потратил на обследование особняка, также закончившееся безрезультатно.
Закончив свои исследования до темноты, я отправился в свою комнату, чтобы переодеться к обеду.
Когда я спустился вниз, прибывший как раз к этому моменту кузен оказался одним из приятнейших людей среди всех, кого мне доводилось встречать. Наделенный огромной отвагой, он относился к той разновидности людей, на помощь которых мне бы хотелось рассчитывать в столь трудном деле, как это. Я видел, что более всего его озадачивала наша вера в подлинность наваждения, и успел даже почувствовать желание, чтобы что-нибудь произошло — просто для того, чтобы он поверил в подлинность всей истории. Так и случилось — в порядке отмщения.
Бомонт и мисс Хисгинс отправились пройтись перед сумерками, а капитан Хисгинс попросил меня зайти в кабинет для небольшого разговора, пока Парскет пошел со своими вещами наверх, потому что приехал без слуги.
Разговор с капитаном затянулся надолго, и я отметил, что наваждение явным образом связано не с домом, а с самой девушкой, и что чем скорее состоится брак, тем лучше, поскольку Бомонт получит право постоянно находиться при ней… более того, явления могут прекратиться после того, как брак будет осуществлен.
Старик кивнул в знак согласия, выслушав первую часть моего заключения, а потом напомнил, что троих страдавших от наваждения девиц отправили подальше от дома, где они и встретили смерть. И тут наша беседа оказалась прерванной самым пугающим образом, поскольку в комнату влетел необычайно побледневший старик-дворецкий.
— Мисс Мэри, сэр! Мисс Мэри, сэр! — выдохнул он. — Она кричит… в парке, сэр! А люди говорят, что они слышат коня…
Капитан немедленно бросился к стойке с оружием, схватил свою старую шпагу и выбежал наружу, на ходу доставая ее из ножен. Вылетев вон из комнаты, я промчался наверх по лестнице, схватил фотоаппарат со вспышкой и тяжелый револьвер, крикнул у двери Парскету:
— Конь! — и помчался по лестнице к входной двери.
Снаружи, в сумерках раздавались далекие крики, от группы редких деревьев доносились звуки выстрелов. И тут, по левую руку от меня, из тьмы донеслось истинно адское заливчатое ржание. Мгновенно повернувшись на месте, я нажал на вспышку. Полыхнувший свет явил мне листья росшего неподалеку большого дерева, подрагивавшие под ночным ветерком… Ничего больше мне не удалось разглядеть, а потом десятикратная тьма навалилась на меня, и я услышал, как откуда-то из-за моей спины Парскет спрашивает, не видел ли я чего.
В следующее же мгновение он оказался рядом со мной, и в его обществе я почувствовал себя спокойнее, поскольку некая невидимая тварь находилась возле нас, а яркая вспышка на мгновение лишила меня зрения.
— Что это было? Что это было? — твердил он взволнованным голосом. А я все вглядывался во тьму и механически отвечал: «Не знаю. Не знаю».
Впереди снова послышались крики, прогремел выстрел. Мы побежали на звук, крича, чтобы в нас не стреляли; в темноте и панике с подобной опасностью следует считаться в первую очередь. Двое егерей пробежали вперед по подъездной дорожке с фонарями и ружьями; сразу же после этого неровный и шевелящийся рядок фонарей направился к нам от дома: это вышли на помощь несколько слуг. Они догнали нас, уже когда мы оказались рядом с Бомонтом. Он стоял над мисс Хисгинс, зажав в руке револьвер. Тут я увидел его лицо, на котором через весь лоб протянулась длинная рана. Стоявший возле него капитан то и дело пробовал шпагой воздух вокруг себя и вглядывался во тьму; чуть позади него находился старый дворецкий, державший в руках боевой топор, взятый в зале из одной из стоек с оружием. Тем не менее, ничего неожиданного нам не удалось заметить.
Мы отвели девушку в дом и оставили ее на попечение матери и Бомонта, послали грума за доктором. А все остальные вместе с четырьмя другими
