домовладельцем недавно натянули. Однако больше ничего не было видно, только возле стола мерцали неясные сполохи, а на противоположной стороне его проступали тусклые очертания револьвера, по всей видимости, находившегося в кармане детектива. Помню, отметив это, я странным образом ощутил некоторое подсознательное удовлетворение. Неподалеку от меня на столе растекалась бесформенная лужица света; после короткого раздумья я понял, что вижу стальные детали моих часов.
Думая над такими пустяками, я несколько раз посмотрел на дитя, несколько раз обвел взором подвал, и отметил, что оно по-прежнему как бы прячется от кого-то. И вот внезапно ребенок пустился бежать и немедленно превратился в далекое и мелкое зернышко этой странной цветной тьмы.
Домовладелец негромко вскрикнул и дернулся, словно стараясь переместиться поближе ко мне и избежать соприкосновения с чем-то. Инспектор вдруг охнул, словно его внезапно окатили холодной водой. И тут фиолетовый свет разом погас, и я ощутил близость чего-то чудовищного и отвратительного.
В напряженном молчании тьма подвала казалась абсолютной, лишь фонари на столе испускали слабое свечение. А потом во тьме и безмолвии в колодце заплескала вода, словно бы нечто украдкой восставало из колодца, и вода капелью выдавала его движение. В тот же самый миг на меня вдруг дунуло мерзостью.
Выкрикнув предупреждение инспектору, я отпустил веревку. С громким плеском железная конструкция рухнула в воду, и напряженной рукой, преодолевая страх, я открыл затвор моего фонаря и направил его луч на клетку, крикнув остальным последовать моему примеру.
Когда свет выхватил из тьмы мое сооружение, я увидел, что оно возвышается над водой примерно на два фута, а внутри него находится нечто непонятное, однако знакомое. Я глядел, полагая, что вот-вот узнаю, что это такое, а когда вспыхнули все остальные фонари, понял, что вижу баранью ногу. Нога была зажата в мясистом кулаке, поднимавшемся из воды. Я стоял и в полнейшем недоумении ожидал, чем все это закончится. Однако через мгновение над водой появилось широкая бородатая физиономия, которую я уже готов был признать лицом давнего утопленника. Затем волосы в нижней части лица зашевелились, явив губы, которые в свой черед разошлись, сплюнули воду и закашлялись. Вынырнувшая другая рука стерла воду с тут же заморгавших глаз, обратившихся в сторону фонарей.
— Капитан Тобиас! — вдруг выкрикнул детектив, инспектор повторил то же самое имя, оба они разразились хохотом и бросились к клетке; я остался на месте — пережитое напряжение еще не совсем оставило меня. Находившийся клетке человек держал баранью ногу как можно дальше от себя и зажимал нос.
— Поднять ентот проклятый капкан, живва! — выкрикнул он напряженным голосом; однако пытавшиеся не дышать инспектор и детектив попросту перегнулись пополам от хохота, а лучи их фонарей плясали по стенам подвала.
— Живва! Живва! — повторил находящийся в клетке человек, все еще зажимая нос и пытаясь говорить понятно.
Тогда Джонстон и детектив наконец умолкли и подняли клетку. Человек в колодце попытался нырнуть обратно, но офицеры не позволили ему этого сделать и в мановение ока вытащили из воды. Они удерживали его на месте, с одежды злоумышленника стекала вода, и инспектор указал большим пальцем на мерзкую ногу; зацепив ее одними из вил, лендлорд побежал с нею наверх, на свежий воздух.
Тем временем я налил выуженному из колодца человеку стаканчик виски, за что он поблагодарил меня приветливым движением головы, и, одним глотком опорожнив стакан, протянул руку за бутылкой, которую осушил до дна столь же непринужденно, как если бы в ней была вода.
Как вы помните, до нас в этом доме обитал капитан Тобиас; именно он и вынырнул из колодца. Из последовавшего разговора я узнал, что капитан оставил дом по той лишь причине, что его разыскивала полиция за контрабанду. Он отсидел срок в тюрьме и вышел на свободу лишь пару недель назад.
Он возвратился домой и обнаружил там новых жильцов. Пробравшись в дом через колодец, стенки которого не доходили до самого дна (я еще кое-что скажу об этом), он поднялся наверх по маленькой лесенке в стене подвала, открывавшейся под панелью возле спальни моей матушки. Панель можно было открыть, повернув левый стояк двери спальни, причем в результате этой операции дверь обязательно открывалась.
Капитан без всякой горечи пожаловался на то, что панель покривилась, и каждый раз, когда он открывал ее, издавала громкий треск. Его-то я, видимо, и принял за стук. Он не стал рассказывать, что ему понадобилось в доме; однако было и так очевидно, что он спрятал что-то внутри и намеревался достать. Однако поскольку проникнуть в дом незамеченным было невозможно, он решил выгнать нас, полагаясь на скверную репутацию дома и собственные артистические способности в роли привидения. Должен признать, что он достиг своей цели. Затем он намеревался вновь снять дом, и тогда, располагая неограниченным количеством времени, найти спрятанное. Дом устраивал его в высшей степени, поскольку в нем был проход, который, как я узнал потом, соединял колодец с подземельем церкви, расположенной неподалеку от стены сада; а подземелье это, в свой черед, соединялось с пещерами в береговых утесах, спускавшихся за церковью к воде.
По ходу беседы капитан Тобиас предложил мне уступить ему дом; и поскольку это идеальным образом устраивало меня, так как я был уже сыт им по горло, а также никоим образом не противоречило интересам лендлорда, было решено, что полиция не станет выдвигать против него никаких обвинений и замнет все дело.
Я спросил капитана о том, не видел ли он в этом доме чего-нибудь действительно странного, и что именно он видел, если таковое случалось. Он ответил, что действительно видел расхаживающую по дому женщину. Услышав это, все мы переглянулись. Капитан добавил, что она никогда не беспокоила его, и что видел ее всего два раза, причем и в том, и в другом случае сразу же после трудного спасения из рук таможенников.
Капитан Тобиас был наблюдательным человеком и, увидев, что я прикладывал коврики к дверям, обходя их в паре старых мокрых шерстяных шлепанцев, он старательно придавал коврикам то положение, в котором нашел их.
Червяк свалился с мерзкой бараньей ноги совершенно случайно, и ни в коей мере не являлся частью его хитроумного плана. Капитан был в высшей степени восхищен тем впечатлением, которое сумел произвести на нас.
Замеченный мной запах плесени исходил из маленькой потайной лестницы, когда капитан открывал панель. Дверь хлопала также благодаря его стараниям.
Вот и все, что касается исполнения капитаном роли призрака; перейдем к более трудным вещам — к объяснению действительно загадочных явлений. С самого начала было очевидно, что в доме и в самом деле водится нечто странное, проявлявшее себя в облике женщины. Разные люди видели ее, причем при различных обстоятельствах, поэтому женщину эту едва ли можно отнести к области вымысла; в то же время может показаться странным, что, прожив в доме два года, я ни разу не видел ее, в то время как полисмен столкнулся с ней после проведенных в нем двадцати минут… после чего ее видели все — и лендлорд, и детектив, и инспектор.
Могу только предположить, что в каждом случае причиной являлся страх, открывавший чувства для восприятия присутствия женщины. Полисмен оказался человеком нервным и, находясь в состоянии испуга, он сумел увидеть женщину. То же самое относится и ко всем остальным. Я не видел ничего, пока не испытал подлинный страх; и тогда я увидел не женщину, а дитя, бегущее от чего-то или от кого-то. Однако об этом потом. Говоря коротко, не испытав сильнейшего страха, человек не может покориться воздействию силы, проявляющейся в качестве женщины. Это соображение вполне объясняет тот факт, почему некоторые из жильцов не замечали в доме ничего странного, а другие съезжали немедленно. Чем более чувствительными оказывались они, тем меньшей была степень страха, необходимая для того, чтобы заставить их ощутить присутствующую в доме силу.
Странное свечение всех металлических предметов в подвале видел только один я. Причина этого естественным образом осталась неясной мне; неизвестна мне и причина, наделившая меня способностью видеть этот свет.
— А дитя? — спросил я. — Можете ли вы объяснить, какую роль играло оно во всем этом? И почему вы не видели женщину, а они не видели ребенка. Не являлось ли и то и другое проявлением одной и той же силы в восприятии разных людей?
— Нет, — возразил Карнакки, — хотя я не могу этого объяснить. Однако я вполне уверен, что женщина и дитя не только представляли собой две различных и законченных сущности, но даже пребывали в разных плоскостях бытия.
Некую идею можно почерпнуть из манускрипта Зигзанда, где сказано, что «мертворожденное дитя забирает себе Карга». Конечно, это утверждение надо понимать в общем смысле; однако в нем может содержаться элементарная истина. Однако прежде чем пояснить его, позвольте высказать вам некую довольно часто повторяемую идею. Возможно, что физическое рождение является всего лишь вторичным процессом; и прежде чем это происходит, материнский дух ищет и находит малый элемент — первичное эго или душу ребенка. Может случиться, что некая капризность заставляет таковую прятаться и уклоняться от материнского духа. Быть может, я видел как раз нечто в этом роде. Я всегда пытался придерживаться этого мнения; однако нельзя забывать и о том чувстве отвращения, которое я ощущал, когда незримая женщина проходила возле меня. Отвращение это заставляет меня обращаться к идее, выдвинутой манускриптом Зигзанда, и согласно которой я видел мертворожденное дитя, эго которого или душу забирает Карга. Иными словами, некое чудовище из Внешнего Круга. Мысль эту следует считать беспримерно ужасной, хотя бы уже из-за ее фрагментарности. Она заставляет нас предполагать, что душа ребенка застревает между двумя жизнями, и целую вечность бежит от чего-то немыслимого и невероятного… и непостижимого для наших чувств.
Более мне нечего сказать об этом; да и зачем уделять много внимания предмету, известному нам настолько неполно? Но кто может сказать, существует материнский дух или нет…
— А колодец? — спросил Аркрайт. — Как в него попадал капитан?
— Как я уже говорил, — ответил Карнакки, — боковая стенка колодца не доходит до дна; поэтому достаточно только окунуться в воду и вынырнуть по другую сторону стены, под полом подвала и подняться вверх по лестнице. Конечно же, по обе стороны стены вода стоит на одинаковом уровне. И не спрашивайте меня о том, кто устроил такой вход и лестницу, я этого не знаю. Дом этот очень стар, как я уже говорил, а подобные устройства считались полезными в старину.
— Но дитя, — проговорил я, возвращаясь к интересовавшей меня теме. — Вы хотите сказать, что неудачные роды произошли в этом доме; и таким образом он, если можно так выразиться, вступил в соприкосновение с силами, послужившими причиной трагедии?
— Да, — ответил Карнакки, — такое толкование этому феномену дает манускрипт Зигзанда.
— Но могут существовать другие подобные дома… — начал я.
— Они существуют, — произнес Карнакки, вставая. — А теперь убирайтесь, — добродушно молвил он, прибегая к привычной формуле.
И через пять минут мы оказались на набережной и в задумчивости разошлись по своим домам.
Незримый конь
В тот день я получил приглашение от Карнакки. Прибыв к нему, я обнаружил, что мой друг пребывает в одиночестве. Когда я вошел, он заметно
