Я со всей силы бросил отломанную рукоять Фиделаккиуса.
В жизни бывают такие моменты, на которые потом оглядываешься и понимаешь, что они были просто идеальны. И чтобы эти моменты стали возможны, должно было произойти сто миллионов вещей, причём строго в нужное время — что совпало так много всего, что сложно даже представить, что всё это сложилось по чистой случайности.
Это был как раз один из таких моментов.
Отломанная рукоять Меча летела по идеальной дуге. Она поднялась вверх, спустилась вниз и пролетела в дюйме от заборчика вокруг двора перед домом. Вращение её было таким точным, словно бросок жонглёра, направившего рукоять прямо в ладонь Черити.
Но она промахнулась и не смогла её схватить.
Деревянная рукоятка с одиноким безобидным маленьким кусочком лезвия Меча отскочила от обледенелого тротуара и взмыла в воздух. Она подскочила ещё несколько раз, чиркнула по плечу Никодимуса...
...и приземлилась точно в поднятую руку Уолдо Баттерса.
Его пальцы сомкнулись вокруг рукояти Меча Веры, и если бы я не видел это своими собственными глазами, вряд ли поверил бы в то, что произошло.
Вспыхнул свет.
Раздался звук, похожий на рёв священных труб в сопровождении голосов целого хора.
И вдруг из отломанной рукояти Фиделаккиуса вырос столп ослепительного серебристо-белого света в три фута длиной, и в первом золотистом луче рассвета нового дня он запел со всей силой Меча, но только теперь он звучал громче, мелодичнее и ощущался физически.
Меч Никодимуса уже опускался вниз, и когда его лезвие встретилось с лезвием из света, протестующе заскрипел металл и посыпались искры. Никодимус отшатнулся и сделал три быстрых шага назад, недоуменно уставившись на своё оружие.
Фиделаккиус аккуратно рассёк его, словно он был сделан из бумаги, а не из стали. Обрубленный конец меча раскалился добела.
Рядом со мной кто-то удовлетворённо вздохнул, я метнул туда взгляд и увидел Уриила, притаившегося рядом. Он улыбался, и глаза его блестели.
Баттерс поднялся на ноги, его челюсть отвисла. Он целую секунду смотрел на поющее лезвие в своих руках, и вдруг его зубы оскалились в радостной улыбке, что не мешало ей быть ещё и свирепой.
Его взгляд упёрся в Никодимуса.
Вдруг из-за одного из фургонов раздался бессвязный крик, затем машину тряхонуло, словно в неё врезалось нечто огромное. Секундой позже из-за фургона, вышел Мыш, огромная машина прикрывала его от медленно восстанавливающихся оруженосцев. Собака фу пригнула голову и тело к земле и вся напряглась, шерсть на загривке вздыбилась, поблескивающие, острые, недавно окровавленные зубы скалились. Он остановился всего в нескольких футах позади Никодимуса, и при его появлении тень Андуриила взбесилась, заметалась и закрутилась в десятке направлений разом, как испуганное животное на привязи.
— Хорошая попытка? — сказал Баттерс. — Мистер, там откуда я, никаких попыток не дают.
И он поднял Меч, готовясь к бою, а его зачарованный плащ нереально драматично развевался позади.
Мыш издал лай, похожий на громкое отрывистое рычание, и бросился вперёд. Серебристо-голубой свет пронизывал его шерсть и сгущался вокруг гривы и челюстей.
Я видел ярость, гнев и недоумение на лице Никодимуса, когда новоиспечённый сэр Баттерс направился к нему, и я увидел ещё кое-что.
Страх.
Яростный свет Меча Веры вновь наполнил его ужасом.
Он испустил бессильный крик и прыгнул в воздух, где тень Андуриила внезапно собрались вокруг него каплей жидкой тьмы, а затем унесся вверх в туман, пронизанный лучами рассвета, и был таков.
Баттерс тут же развернулся к Тессе, но динарианка уже скрылась в тумане, оставив только разочарованный крик, который по мере её удаления превращался в дикий вой демона.
Баттерс с Мышом повернулись к оставшимся оруженосцам. В самом ближнем я разглядел Джордана, с растерянным выражением на лице сжимающего своё оружие так, что побелели костяшки пальцев.
По правде, оглянувшись по сторонам, я увидел такое же выражения на лицах каждого оруженосца. Полная растерянность, словно они только что увидели нечто по их мнению совершенно определенно невозможное. Они только что увидели своего непобедимого царя и бога униженным и вынужденным бежать от шмакодявки-рыцаря, который носил очки в толстой чёрной оправе и, наверное, весил не больше ста двадцати фунтов даже промокший насквозь.
— Всё кончено, — сказал Баттерс, и зловещий гул Фиделаккиуса наполнил ужасом паузы между словами. — Мы поставим точку прямо здесь. Всё кончено, парни.
