неосмотрительно. Что это за история с похищенными пионерами?
– Я… Мы… – пролепетал Аблаев, но тут же сузил глаза: – А откуда вы знаете?
– Это знает весь Крым! – резко ответил Селим. – Знает каждый сопливый сержант НКВД! А почему я связал пионеров с вами…
Боцман, как фокусник, достал из кармана три галстука.
– Если бы я и Сарджан не обнаружили их первыми, – холодно сказал он, – то по этому «красному» следу вскоре устремились бы скорохваты Берия. Ваши аскеры, эфенди, даже не заметили, как дети оставляли свои галстучки, расставляя вешки на пути к вашему убежищу!
Аблаев побледнел, а Тося с беспокойством заговорил, сбиваясь на «немецкий» акцент:
– Найн! Найн! Это нельзя, это товольно рано! Топлестные фойска вермахта отержат победу, но польшевики, эти фанатики, сопротивляются, и захват Крима нельзя ожидать ранее ноября! Нельзя начинать нашу совместную деятельность с провала, это нетопустимо!
– Я все исправлю! – горячо заговорил Ахмед. – Мы сейчас же уведем этих юных большевиков!
Боцман сделал вид, что задумался.
– Ладно, – проворчал он. – Надеюсь, успеете. Когда вы привели детей сюда? Ночью?
– Нет, чуть раньше, но было уже темно.
– Важно, чтобы они не видели, куда их привели. Вот что, нарвите тряпок и завяжите каждому ребенку глаза. Усадите на лошадей, а руки привяжите к седлам. Двух конвоиров сможете выделить?
– Хоть трех! – с готовностью ответил Аблаев.
– Давайте трех… Сарджан! Марьям!
В дверях нарисовались Маня и Сергей.
– Отправитесь вниз, проводите заложников. Там поскидывайте их, а лошадей приведете обратно. Всех лошадей. Вам помогут трое аскеров Ахмеда- эфенди.
– Слушаюсь, Селим-хан, – серьезно сказал Рудак.
Они с Маней все правильно поняли насчет лошадей и аскеров…
Боцман задержался у оконного проема, наблюдая, как из подвала выводят детей с завязанными глазами и усаживают на коней. Пара аскеров ловко привязывала руки юных пионеров к лукам седел.
Дети выглядели по-разному, одни были испуганы, другие бодрились, а третьи… А третьи были без галстуков.
Селим обрадовался про себя, узнав Римму Октябрьскую. Он видел эту девочку лишь однажды, когда та разговаривала с отцом, но память у разведчика должна быть тренированной.
– Что ж, будем надеяться, Ахмед-эфенди, что ошибки больше не повторятся, – проговорил он, глазами провожая кавалькаду.
– Ни в коем разе! – с жаром воскликнул Аблаев. – Его высочество господин Гитлер будет доволен мной!
– Тогда поговорим о делах насущных…
Минут десять или пятнадцать Боцман обсуждал с Ахмедом пути доставки оружия и взрывчатки, рекомендовал предателю составлять списки неблагонадежных, но вот время вышло. Он поймал вопрошающий и нетерпеливый взгляд Тоси и опустил глаза.
– Убийств советских руководителей будем пока избегать, – говорил он. – Наша задача – копить силы, собирать отряды и оружие. Оружие за нами, за вами, Ахмед-эфенди, люди.
– Бойцы будут!
Данилин в это самое время вытащил немецкий «Вальтер», припрятанный за поясом на спине, и накрутил на дуло ПББС.[33]
Продолжать дозволенные речи Боцман не стал – пшикнул выстрел, и пуля вошла точно в сердце Аблаева.
«Собаке – собачья смерть», – подумал Боцман, быстренько вооружаясь таким же «Вальтером». Они все ходили с такими – мало ли, вдруг аскерам пришло бы в голову обыскать их? Пусть уж найдут немецкое оружие. Единство стиля…
Накрутив глушитель, Селим махнул дулом направо. Тося кивнул и бесшумно исчез за дверью.
Манька насчитала одиннадцать человек, считая самого «эфенди». Трое ушли вниз. Осталось семеро. Справимся…
Шагнув во двор, Боцман пошагал налево. Заглянул в подвал, откуда доносились знакомые голоса.
Когда он вошел, держа пистолет в опущенной руке, к нему обернулись двое – тот самый усатенький молодчик и щеголь в белой каракулевой папахе.
Первая пуля досталась щеголю.
– Нет! – хотел выкрикнуть молодчик, но лишь сипение вырвалось из гортани.
– Да, – спокойно парировал Селим.
Пуля разорвала усатенькому горло. Готов.
