Давясь от смеха, она достигла конца длинного вагона.
– СЪЕЕЕЕШЬТЕ МЕНЯ! – крикнула она снова и прыгнула на следующий пассажирский вагон в десяти футах от нее. Но когда Лилли приземлилась, крыша рухнула под ее весом. Она провалилась вниз в облаке пыли и мусора и жестко приземлилась на металлический край спинки сиденья. Боль была настолько внезапной и сильной, что на какое-то время она потеряла сознание.
Некоторое время спустя ее привел в сознание звук стрельбы из автоматической винтовки. Каждый выстрел заставлял ее дергаться от жгучей боли в нижней части спины, будто там выжгли что-то каленым железом.
Она едва могла дышать и лежала в центре вагона сети «Амтрак», свернувшись калачиком, на кожаном сиденье, но звук пуль, попадающих в вагон, заставил ее выглянуть в окно и оценить ситуацию. Бледное солнце светило прямо над ней, проникая через огромную зияющую дыру в крыше, через которую она упала. Обрывки стекловолокна и куски металла свисали сталактитами вниз по краям этой дыры. Воздух гонял по вагону пыль и пепел. Повернув голову, что сопровождалось очередным приступом боли, она увидела человеческие останки рядом с передней дверью между вагонами.
Инженер выглядел так, как будто он был мертв уже в течение многих лет, кожа его была цвета дождевых червей, плоть на черепе туго натянута, как посмертная маска. Ружье все еще было зажато в окоченевших руках, а его дуло было вставлено в рот мертвеца. Его череп сзади был распахнут зияющей дырой, а черная клякса на стене позади него подтверждала успешность самоубийства. Его жуткий вид вкупе с усилением пальбы снаружи рефлекторно заставил Лилли присесть, но когда она попыталась это сделать, острая боль взорвалась в области крестца. Задыхаясь от боли, она скатилась со скамейки на пол.
Ее спина, должно быть, приняла на себя основной вес при падении, и теперь одна нога совсем онемела и ничего не чувствовала. Она поползла к окну, хотя вся нижняя часть тела пылала адской болью. Ей пришлось приложить огромные усилия, чтобы подтянуть тело к подоконнику и посмотреть, что происходит снаружи. Когда она с этим справилась, то увидела изрешеченный пулями «Эскалейд», подъезжающий к ней. Из заднего окна по толпе ближайших ходячих стреляли из штурмовой винтовки, прокладывая автомобилю путь.
Лилли болезненно выдохнула, когда кадиллак остановился у вагона. Она едва могла двигаться. Она понятия не имела, кто это – друзья или враги, но ничего с этим поделать не могла, кроме как сдаться на их милость. Дверь багажника со щелчком распахнулась.
– Ты уверен, что это тот вагон, в который она рухнула? – спросил молодой человек своего товарища в грузовом отсеке. Оливковая кожа, темные вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под банданы, мускулистые татуированные руки. В одной он держал автомат «узи», а в другой небольшую аптечку.
– Погоди! Она там! – Он увидел ее через окно. – Ну, привет.
Лилли подползла ближе к окну еще на несколько дюймов, чтобы ее легче было расслышать. Хриплым и сухим голосом она спросила:
– Я вас знаю?
– Нет, но скоро узнаешь.
Он лучезарно ей улыбнулся, а затем посмотрел на сжимающееся кольцо ходячих. Опустив автомат и аптечку, он подошел к окну вагона.
– Давай, мы должны убраться, прежде чем нас окружат. Можешь подняться?
Он аккуратно вытащил Лилли через окно. Болезненно кряхтя и морщась от боли в спине, она соскользнула в открытый люк джипа, как раз вовремя, чтобы избежать окружения ходячими, которые перли со всех сторон.
После чего джип унесся прочь в облаке угарного газа и пыли.
Глава двадцать четвертая
Изображение бывшего дома Меган Лафферти на Делани-стрит с большим мансардным окном никогда бы не разместили в «Архитектурном дайджесте» как претендента на награду за лучший дизайн интерьера, но в доме всегда было чисто и как следует прибрано, а стоял он на бульваре, усаженном деревьями. В лучшие времена в рождественскую пору девушки прилагали все усилия, чтобы поддерживать уют. Меган лезла на крышу, чтобы развесить разноцветные лампочки и установить картонного оленя, а Лилли вешала гирлянды из маленьких белых огоньков на штакетник, который отгораживал двор от улицы. В холодные зимние месяцы запах от свалки мусора, примыкающей к их крохотному заднему двору, почти не ощущался, и когда Лилли каждый вечер возвращалась домой с учебы или с работы и стряхивала грязь с ботинок в прихожей, ее встречал аромат сосны и корицы. Почти три года это место было ее домом, пока Лилли не осознала, кем она хочет быть, когда вырастет, и он всегда занимал значительное место в ее сердце. Именно поэтому она с трудом могла смотреть на него, когда «Эскалейд» въехал на возвышенность на углу Делани и Шестой и открылся вид на руины.
– Господи. – Лилли сжала подлокотник сиденья, вцепившись ногтями в обшивку. Она не могла вынести теперешний вид этого места, и все же по какой- то причине она не могла и отвести глаз от него. Машина сбила группу ходячих возле бордюра, затем въехала на растрескавшийся, поросший травой тротуар, вздрогнула и остановилась.
– С тобой все нормально?
Мужчина с оливковой кожей и татуировками, сидевший на переднем пассажирском сиденье, через плечо оглянулся на нее. Его звали Мусолино, португалец-рабочий из Луисвилля, который потерял семью в самом начале чумы. Глядя в его мягкие глаза, Лилли думала, что ему, похоже, можно доверять. Она уже достигла умения определять по чужим глазам, что именно представляет собой собеседник. Это было что-то звериное – как определение врага или друга по запаху феромонов.
