Она взглянула на его культю – все, что осталась от руки, и покачала головой.
– Не повезло. – Она постучала ногтем по кольцу у него на запястье и улыбнулась. – Ты сохранить кольцо. Хорошо.
Она показала сопровождавшей ее женщине-троу четыре пальца.
Та достала из большой сумки, висевшей у нее на боку, четыре кожаных монеты и вручила их Чету, потом перешла к Эдо. Старуха-троу ткнула пальцем в широкий порез у него на груди и показала один палец. Вторая женщина дала Эдо одну монету и перешла к следующему.
Чет посмотрел на монеты.
– Они что, платят нам?
– Платят? Нет. Это чтобы тебя исцелить. Ешь. – Эдо положил свою монету в рот, начал жевать.
– Съесть монеты? – Чет взял монету, сжал между пальцами. На ощупь она была как очень жесткая кожа. – Это что, должно меня вылечить?
– Да.
Чет положил монету в рот, начал жевать. Монета очень быстро растворилась – практически испарилась – у него на языке, оставив во рту привкус горечи.
– Ничего не происходит.
– Подожди.
Повсюду – везде, где у него были раны или ушибы – он вдруг почувствовал щекотку, странный зуд, и боль начала отступать. Чет быстро проглотил оставшиеся монеты.
Сверху, из круглых дверей-люков, до них долетели звуки музыки: прихотливая, сложная мелодия. Кто-то или что-то начало петь душевным сочным баритоном.
Чет запрокинул голову и закрыл глаза, отдавшись музыке. Боль утихала.
– Жаль, королева Ойя этого не слышит, – сказал Эдо. – Турниры ей никогда не нравились, но музыку она любила. Боюсь, этого больше не будет… Не для нее. – Он вздохнул. – Быть может, завтра, на ристалище, прояви я отвагу… боги улыбнутся мне, и я завоюю себе свободу… Снова вернусь к ее ногам.
Чет открыл глаза.
– Снова станешь рабом?
– Нет, не рабом. Я никогда не был ее рабом. Я был ее слугой.
– А что, есть разница?
– Да, – сказал Эдо, и по его голосу Чет понял, что сильно задел его. – Эти обреченные души, которых ты видишь вокруг – большинство из них воры, бандиты, торговцы плотью. Те, кто оскорбил богов. Я здесь потому, что совершил преступление, посягнул на то, что принадлежало Велесу. – Его тон смягчился. – Я служу Ойе потому, что без нее в сердце у меня пустота. Если служишь богу… Пускаешь его к себе в сердце, эта жизнь, эта магия, она дает тебе целостность. Чет, разве ты не чувствуешь? Прямо сейчас, вокруг нас? Даже в этой яме? Это все боги. Они дают и берут; одни боги берут больше, чем другие. Но в одном ты можешь быть уверен: та толика жизни, что существует в этом мертвом мире – это дело их рук.
– Мне кажется… – Чет вдруг замолчал. – Ничего себе, как странно! – Он видел свою руку, ту, отрубленную: призрачные, точно сотканные из дыма очертания. – Что происходит?
– В каком смысле?
– Посмотри… Моя рука… – Туманные формы словно густели, теряя прозрачность. Чет вдруг понял, что он чувствует руку: ее тепло, а потом – щекотное, зудящее ощущение, будто у него под кожей копошились черви. Как тогда, на барже, когда они пересекали реку.
– Да, это ка.
– Что за хрень это ка?
– Есть ба, и есть ка. Ба – это ты, твоя истинная суть. Ка – лишь глина, из которой ты сделан здесь, в мире ином, сосуд для твоего ба.
– Угу.
– Ба живет здесь. – Эдо постучал его по лбу. – Твой череп – это его клетка. Когда клетка ломается, ба вырывается на волю. Ты разве не видел призраков?
– Э?
– На арене. Те, у кого череп пробит или раздавлен. Их ба, оно вырывается наружу и улетает.
Чет подумал о Джонни, о странном видении, которое вылетело у него из головы.
– А что после этого происходит с твоим ба?
Эдо пожал плечами.
– Большинство из нас верит, что ба, выпущенное на волю, подхватывают ветра хаоса, и так оно скитается до скончания вечности. – Эдо взглянул вверх. – Знаю одно – иногда случается, когда облака низкие и ветер дует, как надо… Их видно. Как они вьются наверху, будто кипящий туман. А иногда их
