– Тебя? Ты его ручной полудракон!
Берр состроил гримасу.
– Я его раб. Если мы коснемся тебя изумрудом, он кристаллизует мой мозг, скует его кристаллической решеткой. Я не смогу сеять ошибки, не смогу экспериментировать. Освободи меня, пока демон не заставил меня поймать второе чадушко. Едва мой разум станет алмазным, я переберусь через океан, а за мной и все демоны. А Разобщение не позволит ошибаться уже никому.
Никодимус сделал шаг назад.
– Мне казалось, Разобщение упразднит язык как таковой, превратив его в бессмыслицу.
Берр покачал массивной волчьей головой.
– Какограф-перевертыш, – рассмеялся он. – Язык бессмыслен без ошибок, без смрадного удобрения хаоса. Идеально упорядоченный язык де-скрип- ти-вен, сиречь описателен, а значит, покорный раб природы. Плодородный хаос делает его пре-скрип-тивным, предписывающим, сиречь творческим, созидающим. Как только язык станет идеальным, отсечет лишнее, он отсечет и все живое, что населяет плодородный слой, и останутся одни алмазные умы. А праязыку нужен ум изворотливый, гибкий, ему нужны ошибки, и уродцы, и словесные поединки. И бранные слова тоже нужны, чтобы на поле брани побеждало сильнейшее – самое острое, самое меткое.
Никодимус попятился снова.
– Ты не врешь?
Берр качнул ликантропской головой, а потом перевел взгляд на свое грузное тело.
– Волчья плоть от твоего прикосновения пойдет язвами. Кинусь на тебя в этом обличье, ты его сгноишь.
Ликантроп несколько раз дернул горлом, будто давится, и отрыгнул блестящее от слюны человеческое тело Берра. Едва обнаженный человек поднялся на ноги, ликантропская оболочка повалилась на бок и содрогнулась в предсмертной конвульсии.
Никодимус отлепил со спины самое мощное боевое заклятье. Фиолетовые и индиговые руны сплелись между собой в длинный меч, на лезвии которого плясали огненные языки. Никодимус направил клинок на Берра.
Невероятное создание лишь улыбнулось.
– Я старший какограф. Любое твое писание развеется от соприкосновения со мной, – невозмутимо проговорил он.
Никодимус шагнул назад.
– Что же ты не помешал мне перебить своих адептов?
Улыбка Берра стала шире.
– Не собирался. Как иначе было подманить тебя поближе? Зачем еще я стал бы тебе все это рассказывать? – Он сделал шаг вперед. – Ты должен освободить меня, пока мой разум не обалмазился. Ты должен стать как я, управлять своим плодородным, навозным разумом. И сделать это сейчас, чтобы остановить демона.
Никодимус сделал шаг назад.
– Я предпочту гореть по очереди на каждом круге ада.
– Они закуют тебя в языковые оковы. Если ты сразишься с демоном, сам станешь демоном. Ты возомнил, что тебе нужен изумруд, кристальный разум. А ты должен быть неповторимым, как неповторимы чудовища. Я освободил тебя, освободи же и ты меня! Освободи!
– Еще шаг, и я освобожу твою шею от лишнего груза!
Берр двинулся прямо на него.
Никодимус вонзил текстовый меч ему в грудь, но едва коснувшись Саванного Скитальца, клинок растаял. Никодимус хотел отцепить с плеча разрывное заклятье, но Берр перехватил его руку, и текст обратился в прах.
Словно смытые дождем, все покрывающие Никодимуса татуировки полились на землю чернильными струями.
– Я старший какограф, – нараспев проговорил Берр. – Теперь ты пойдешь со мной. Ты не сможешь сражаться с демоном и не стать им. Марающий разум – единственная надежда всего живого избежать алмазной решетки, избежать Разобщения.
Никодимус, застыв, не отрываясь смотрел в такие же ярко-зеленые, как у него самого, глаза. Берр не отпускал его руку. Впервые за десять лет человек касался его, не рискуя прогнить изнутри.
Берр медленно кивнул.
– Теперь ты все понял. Я покажу тебе как. Мы освободимся. Мы не станем демонами. Мы избежим тихого увядания и Разобщения.
Никодимус вглядывался в глаза своего древнего кузена. Жгучий страх и холодная решимость сменяли друг друга, бросая то в жар, то в холод, будто в лихорадке. Казалось, его сейчас вывернет наизнанку. И в то же время он чувствовал облегчение: такова его судьба, ничего не попишешь.
– Я старший какограф, – произнес Берр вкрадчиво, обнажая неровные зубы, которыми он растерзал Дейдре.
Ужас и слепая ярость захлестнули Никодимуса с такой силой, что потемнело в глазах. Со всего размаху он влепил кулак в этот щербатый оскал.
Голова Берра запрокинулась назад.
