Глаза горели ярко-зеленым.
– Они охотятся на алмазные умы, – с расстановкой проговорил Джей Амбер. – Изумруд приложить к тебе, а меня превратить в алмазно-разумного дракона. – Голос постепенно выравнивался, креп. – У меня маркий разум, нестерильный, поганый разум. Они хотят положить этому конец, чтобы больше никаких помарок.
– Кто они?
– Демоны и первый демон Лос. Не хотят больше помарок в праязыке. Хотят, чтобы все тихо увяло.
– Что тебе известно про тихое увядание?
– Каленым железом праязык, – кивнуло чудовище. – Долой нарушения, долой оговорки. Чтобы больше ни-ни. Только по правилам, всех поправят. Кругом лед, ледяной язык.
Никодимус озадаченно покачал головой.
– Я хотел, чтобы ты медленно варился у меня в желудке, высасывать мало-помалу языкознание из твоей головы. А потом нашел ту, с беспамятной памятью. Тайфон сделает мой разум кристальным, как у нее. Так они хотели в Звездной крепости.
– В Звездной… – заморгал Никодимус.
Слюдяная голова кивнула.
– В З-з-звездной крепости, где они клеймят словом, как железом, где я был как ты, до того, как ты стал, как я.
– У нас с тобой ничего общего!
– Пурпурные словеса, фиолетовая завеса. Твои татуировки, не коснись меня лживое железо, были бы и у меня такие. Я учил призрачный язык хтоников. Они хотели меня удержать, выдержать, но вырвался, и выучился, и сбежал, и избег. Я намного тебя старше, я твой кузен, брат по крови, брат по несчастью. – Чудовище помолчало, а потом произнесло нормальным человеческим голосом: – Я знаю праязык. Я знаю, кто такие какографы на самом деле.
Никодимус отшатнулся, сложив наконец два и два.
– Джей Амбер, – прошептал он. – Раньше тебя звали иначе.
– Дж-е-е-й-мбе-е-ер, – взвыло чудовище. – Джеймбер. Джем Бер-р-р.
– Джеймс Берр, – подсказал Никодимус.
– Джеймс Берр. Когда-то, давным-давно, Джеймс Берр.
– Самый злосчастный какограф на свете, – прошептал Никодимус, впившись взглядом в зеленые глаза. – Значит, ты не погиб триста лет назад, когда бежал в саванну…
Джеймс Берр помотал головой.
– Я кроил праязык, кроил и перекраивал. Я превращал жизнь в ахинею. Я научился влезать в чужие шкуры и мешать их меж собой. Я научился сводить людей с ума ахинеей.
– Ахинея – это твой диалект праязыка.
– И зараженных, искаженных, искореженных.
– Все эти сотни лет ты был Саванным Скитальцем.
– Пока алмазный разум Тайфона не укротил меня, не приструнил меня, не огородил меня городом, и не всадил в меня этот каленый язык. Он превратил меня в полудракона, чтобы я мог выбивать язык из других. – Чудовище содрогнулось. – Слова, слова, слова! Талдычат, долдонят, вдалбливают, задалбывают. – Он изменил голос, явно подражая кому-то: – Мы научим тебя, Джеймс Берр, проучим! Мы сломим тебя, Никодимус. Твой разум должен быть подобен льду или не должен быть вовсе. Они вдалбливали в меня свой язык и поплатились – я заставил их взять свои слова обратно, я проклял их механические мозги их же словами!
Никодимус сглотнул.
– То есть тогда, давным-давно, когда во время твоей учебы в Звездной академии погибли волшебники, это вышло не случайно?
В ответ раздался резкий смех.
– Случайно, чрезвычайно, отчаянно. Не чаяли – так получайте сдобу к вечернему чаю, я его хорошо сдобрил, чтоб вам подавиться собственным языком. Мое проклятье жгло их до волдырей. Корчиться им в вечных муках за то, что корчевали мой разум.
– Ты чудовище, – прошептал Никодимус.
Берр улыбнулся, сверкнув имперскими зелеными глазами.
– Ты такой же, как я, кузен. У нас поганый разум. Он марает их правила. Марает, вымарывает…
– Я не такой, как ты!
Берр с улыбкой шагнул ближе.
– Кузен, кузенчик, кузнечик. Прибереги злобу для каленых языков, для алмазных умов. Ты должен освободить меня от Тайфона.
