обоих на землю вместе со змеем? Имей в виду, хоть ты и посильнее меня в чарословии…
Он расплел руки, но Франческа одним движением кисти метнула ему в грудь заклинание-сетку. Текст опутал Сайруса, золотые фразы проворно заскользили по мантии, лишая магической силы любые встреченные чары. Слепив наспех когтистый абзац на магнусе, Франческа швырнула его в сложенный красный прямоугольник, и когда абзац вцепился в ткань, дернула за связующее предложение, утаскивая змея подальше от Сайруса.
– Зачем же такие сложности…
Иерофант смотрел на Франческу в упор, не пытаясь очистить мантию от противодействующего заклинания.
И тут Франческа осознала свой промах.
Сайрус спокойно коснулся ладонью причальной стенки – оттуда вихрем взметнулась полоса парусины и, спеленав Франческу поперек туловища, принялась вплетаться в мантию. Сотворив защитные тексты в обеих руках, Франческа попробовала выпутаться.
Однако мантия уже наполнилась иерофантскими чарами и одеревенела, заковывая свою хозяйку в тесную смирительную рубашку. Франческа начала творить контрзаклятья в языке, намереваясь плюнуть ими на рукава, но клириковская стола, взвившись с плеч, скрутилась в тугой шнур и обручем сдавила лоб.
В глазах побелело.
Глава тринадцатая
Щурясь от солнца, Никодимус посмотрел на свой замаскированный под прокаженных отряд.
– Мальчик мой, – пробормотал стоящий рядом Шеннон, – напомни, почему я поленился вникнуть в твой план отступления и не выяснил загодя, что он предполагает мучительную смерть от реквизита?
Шеннон с Никодимусом обливались потом в колючих серых рясах североостроземских монахов, призревающих сирых и убогих. У их ног на мокрой от дождя терракотовой плитке примостились кобольды, замотанные от носа до пят в грязное тряпье.
Никодимус по очереди обвел их взглядом. Жила со скучающим видом вертел головой, Шлак и Изгарь тихо переругивались, Кремень и Яш ссутулились, отдыхая.
Кобольды исстари не доверяют людям, при вынужденном взаимодействии привычно замыкаясь в себе. В данный момент привычка выражалась в напряженных позах и в стремлении сбиться тесной кучкой, словно отгораживаясь от остального мира.
По счастью, именно теперь эти повадки оказались как нельзя кстати – так и должны вести себя отвергнутые обществом прокаженные.
Никодимус поправил серый клобук. Шеннон прав: маскировка еще не гарантия безопасности. Однако по изначальному плану Никодимуса к этому моменту полагалось либо раздобыть изумруд, либо погибнуть – и в том, и в другом случае отступление теряло необходимость.
– Беда с тайными отступлениями, – продолжал Шеннон, – в том, что они норовят превратиться в явное самоубийство.
– Магистр, вы напрасно паникуете, – буркнул Никодимус. – Ни Скитальцу, ни демону даже в голову не придет искать нас на ярком солнце.
Шеннон лишь перехватил Азуру покрепче – фамильяра пришлось закутать в тряпки.
Они стояли во дворе Малого благословения у северной стены святилища. Двор представлял собой самую обыкновенную площадь, куда по два-три раза в день стекались городские бедняки на раздачу лепешек и исполнение песнопений для Кейлы. Выражая в песнопениях свою веру, они делились и крупицами физической силы, которые отцеживал ковчег Кейлы. Зажиточные горожане, в отличие от них, совершали подношения раз в два дня, посреди элегантных утопающих в цветах двориков с фонтанами.
В том или ином виде этот ритуал – где-то с песнопениями, где-то с молитвами, где-то с безмолвной медитацией – проводился в каждом крупном городе человеческого континента. Именно из него божества черпали свою силу.
Из полутысячи собравшихся во дворе Малого благословения большинство были просто нищими, но имелись и увечные – утратившие ту или иную часть тела, зрение, разум или все скопом. На Никодимуса с его отрядом никто не обращал внимания. Проказа считалась у остроземцев карой за прошлые грехи; в благополучные времена от прокаженных просто шарахались, в голодные годы их выгоняли в саванну на поживу ликантропам. И только иксонцы (чьи гидроманты умели исцелять проказу с помощью водных заклинаний) относились к прокаженным иначе.
Никодимусу, владеющему праязыком, довелось как-то разглядеть инфекцию, порождающую проказу, и он знал, что грехи тут ни при чем. Как ни коробило его от подобных предрассудков, сейчас они играли ему на руку. Никто из авильцев не станет лишний раз присматриваться к замотанным в грязное тряпье ученикам, а значит, не заметит нечеловечески широких торсов и чересчур крупных конечностей. А если и заметит, спишет на болезнь.
– Попытка была ошибкой, – признал Никодимус. – Простите, магистр. Я понятия не имел, что Скиталец так скоро вернется в святилище. Но мы все равно добудем изумруд и вылечим вас.
– Не ошибкой, – блеснул бельмами из-под кустистых бровей Шеннон. – Ты убил троих библиотекарей. Пиромант наверняка был связным Тайфона с
