К пятнадцати годам их осталось четверо. Юрку забрали психиатры: мальчик вел себя как забитый зверек, пытался спрятаться при любом удобном случае и впадал в истерику при обращении к нему. Максим тихо угас от пневмонии ранней весной. Оставшиеся держались тихой стайкой.
Поздними вечерами, когда все расходились из «детинца», Олег учил Изу читать. Давалось сложно: трудно было объяснить, что такое буквы и почему слова не нарисованы картинками — ведь картинки гораздо интереснее. Некоторые буквы ей откровенно не нравились: «ш», «щ» и «ц» она называла не иначе как «вилки» и друг от друга не отличала весьма долгое время, буква «ж» ее чем-то необъяснимо пугала. Смысл твердого и мягкого знаков Олег так и не смог объяснить. В общем, процесс обучения давался с трудом.
— Иза — вот, — показывала она на себя пальчиком. — А эти буковы — не Иза! Можно сказать словами, зачем буковами, Олег?
— А как ты будешь сказки читать?
— Я буду их сказывать. Как ты. Ты же сказатель…
С великим и могучим русским языком тоже были проблемы. Иза оказалась невероятно изобретательной на слова. Сказатель — потому что сказал, рассказывал сказки. Буковы, а не буквы — потому что «буковы» вкуснее говорить. С кровати утром она сногивалась — вставала на ноги, следы на снегу звала тем-ножками, подоконник — локотником. Олег пытался «выправлять» слова, но Иза со своими неологизмами была настолько изобретательна и упорна, что он махнул на это дело рукой.
Дети росли. Олег с любопытством и тревогой наблюдал за тем, как они менялись. Даже сквозь беспрекословное послушание отчетливо проступали черты характера. Не было ничего проще, чем рассмешить пухленькую светловолосую Галю, и труднее, чем оторвать Антона от созерцания неба на прогулках — разве что резким окриком воспитателя. Никакие наказания не выбивали слез из спокойного, ясноглазого Кости, дававшего на занятиях самые хорошие результаты. Тихая Иза всегда стремилась пожалеть наказанных и больше других была подвержена перепадам настроения. Странно, но во всем НИИ никто не воспринимал их как детей. Никто, кроме Олега.
— Как ты вообще можешь проводить с ними столько времени? — удивлялся Виталий — один из офицеров, проводивший с детьми занятия- тренировки. — Они же тупее овец. И опаснее психов. С ними невозможно общаться. Я не удивлюсь, если по итогам эксперимента этой осенью проект закроют. И так денег выделяют все меньше и меньше. С нас требуют настоящих результатов, а они настолько тупы, что не могут ничего, кроме копирования предметов. На нужное расстояние переместить их не могут — хорошо хоть в нужном направлении перемещают. И то частенько хрень всякую материализуют. Лупи — не лупи… Бестолковщина.
— Кормить надо досыта — тогда они будут думать о том, что вам от них надо, а не о том, чего им в данный момент больше всего хочется, — мрачно ответил тогда Олег.
— Может, еще усыновишь их, а? Или женишься на одной из овечек годика через два?..
Он не обращал внимания на гогот, плоские шуточки и сплетни. Для человека, живущего только своей работой, не существовало никаких других радостей. Да. Это были его дети.
Смотр осенью они провалили. Мальчики с заданиями справились успешно, а девочки…
Накануне Иза разбудила Олега в четыре утра. Он проснулся и понял — зовет. Просто почувствовал неладное. Натянул брюки, набросил сверху белый халат и, босой, выбежал в полутемный коридор спящего НИИ.
Девочка сидела в углу комнатушки — сжавшаяся в комок, растрепанная, плачущая почти беззвучно.
— Иза, малыш, ты что? Что случилось?
Олег щелкнул выключателем, тусклый свет ночника сменился искусственным дневным. Темные пятна на полу, подол застиранной до потери цвета ночной рубашки, судорожно зажатый между коленями, — также в подсохших бурых и свежих алых… и перепачканные красным маленькие руки.
— О, господи, Иза… Не плачь, все в порядке.
Присел рядом с ней, накрыл сорванным с кровати одеялом. Иза вздрагивала, глотая слезы, и испуганно повторяла:
— Я не сделала ничего… Я была послушной, я хорошая… За что меня наказывают? За что?
— Тихо-тихо, никто не наказывает тебя. Я понимаю, что ты испугана, но давай-ка успокаивайся. Пойдем, тебе ополоснуться надо.
Отнес ее в душ, вымыл, вытер, одел в свою старую рубашку. До утра рассказывал, как девочка превращается в девушку. Говорил, что это таинство, сказка, это хорошо, это правильно. Иза успокоилась, притихла. Задумалась о чем-то. А днем на смотре не смогла выполнить ни одного задания, пребывая в состоянии непонятной Олегу отрешенности. Потом будто очнулась, поняла, что наказание неминуемо, — и забилась в тихой истерике перед комиссией. Ее испуг передался Гале — и та с трудом выполнила несколько заданий. Выглядела она при этом до того затравленно, что со стороны казалось, что девчонка исполняет приказы под дулом пистолета.
Принятое комиссией решение повергло Олега в глубочайшее уныние. Результатами эксперимента высокие чины остались недовольны, и проект решено было закрыть — как малорезультативный. А когда после отъезда гостей Олег обратился к руководству с вопросом, что будет с детьми, — нарвался на ледяное:
— С какими детьми? Не значится в документах никаких детей.
В приоткрывшуюся дверь заглянул красный, встрепанный Виталий:
