Замена

– «Дерьмо в голове», – повторил Анатоль и рассмеялся, сжимая виски. – Не дерьмо – обычная опухоль, а я сам – обычный Ангел. Может, эти сны – они из вашей памяти, Соня? Может, это все было и в самом деле? Вас возили по полу, вытирая вашу же рвоту – было? Ноги раздвигали за таблетку – было? Вы вдвоем с каким-то уродом мучали других больных – а это было?! Может…

Он задохнулся и опустил взгляд. В его груди зарастала сквозная рана – нет, просто прореха: без крови, без обломков костей. Меня колотило, но я смотрела, как затягивается эта дыра. Смотрела поверх ствола пистолета.

– Это… Это что? – спросил он.

Я едва слышала Анатоля сквозь дождь. Я едва слышала все за ударами своего сердца.

– Это значит, что я в вашем мире, – сказала я.

Свой голос я тоже едва слышала: «Я стреляла в него». Я словно бы видела, как между нами – образы его снов, подарки Кристиана. Я видела в этих снах бледное спокойное лицо – всегда спокойное, какой бы ад ни творился вокруг.

Свое лицо.

Кристиан сводил с ума Анатоля, но достал меня. И вот капли дождя висели в воздухе, как подвешенные на лучах света, и вдруг стало ослепительно светло. День вернулся сразу весь, без перехода, без разбегающихся туч.

День вернулся. Капли – остались.

– Вы… Вы в меня выстрелили!

– Да.

– Если бы я… – Анатоль сглотнул. – Если бы мы наоборот?.. В вас? Внутри вас?

– Нас вернуло бы в реальность, – сказала я, глядя ему в глаза. – Вам было бы очень больно.

Я держалась за эту мысль – только она и была настоящей, только она и была надежной. Куарэ не мог прийти в себя, он смотрел, как я опускаю оружие, вел взглядом зрачок ствола, и я поторопилась развеять пистолет. Только тогда он выдохнул и сел – почти упал на землю. Полетели брызги.

– Я… Вы… – он потер грудь, поморщился. – Я наговорил лишнего, да?

«Немного. Совсем».

– Просто, знаете, Витглиц, нас тогда сняли с уроков и повели в бомбоубежище – за два дня до того, как приехал отец. Сказали, большая авария, но все уже тогда шептались, понимаете? Ядерный гриб, понимаете? Я сидел в бомбоубежище, слушал, как Стефан и этот, как его? Кей, что ли? Я слушал, как они сговариваются сбежать, а сам думал, а вы в это время все видели…

Он наконец поплыл: заплакал по-настоящему. От жалости к себе, от тоски по матери, по непрожитым годам с нею и с отцом. Я все ждала, когда он обвинит меня в этом, когда вспомнит, на кого тратил время Серж Куарэ, пока его сын собирал рюкзак и искал на карте интернат «для дебилов». Я смотрела на него сверху вниз, и снова шел дождь, он плакал со своим хозяином. Я ждала – непрошеная гостья в его жизни.

Вернее, прошенная, но не им.

Он иссяк, он молчал и смотрел на меня, а я совершенно не знала, как поступить в этой ситуации. «Сядь рядом, Соня, – подумала я. – Сядь и обними его. Все ты знаешь». Внутренний голос напомнил мне Джоан и Старка разом – а еще я подумала, что Анатолю может быть гадко.

Он видел то, что показал ему Кристиан.

– Куарэ, – позвала я. – Те сны, о которых вы говорили…

Анатоль помотал головой:

– Я болен, Витглиц. Я больной извращенец, простите меня, пожалуйста. Я, наверное, не так понял что-то из вашей памяти. Помните, у нас разные метафорические коды?

Я кивнула. И я сама не верила, что собираюсь возражать.

– Помню. Это не сны. Точнее, не ваши сны.

«Ты не поверишь, Анатоль. А если поверишь, то я или стану прошеной гостьей, или уйду».

– Витглиц…

– Помолчите. Кристиан появился в моей жизни…

* * *

Мы сидели в моем кабинете и смотрели друг на друга. В глазах Куарэ еще отражалась степь, а свет из окна казался тусклым, ненастоящим – как и весь мир по эту сторону.

– Спасибо за анализ урока, – сказал Анатоль. – И вообще, за все.

– За все?

– За то, что вы пришли.

«Мне нужно много обдумать, – говорил его взгляд. – Мне тяжело с вами».

Но я услышала главное – вернее, не услышала то, чего боялась: он не попрощался сразу, не сбежал, не ушел.