Замена

– Да, вы предложили мне сходить к Николь.

– И ты ответила «хорошо».

– Да.

Она склонила голову и будто бы ждала чего-то еще. Я смотрела в ответ и пыталась представить, сколько она выпила.

– Я вот все не пойму, Соня, – протянула доктор. – Тебе действительно все равно? Нет, конечно, я тебя знаю так долго, я помню твои тесты, когда я тебя принимала на учет…

Ее слова уходили в звон. Я понимала, что Анастасия Мовчан себя накручивает. Что она почему-то поверила в мою уникальность, в то, что я не умру, что за одной моей картой видений будет следующая, а за ней – еще одна. Что Ангелы придут и уйдут, а я буду вписывать их данные в новые бланки.

За окном снова шел снег, и я ничего не могла с этим поделать, но я могла сходить к Майе.

– Простите, – сказала я и указала в потолок. – Николь у себя?

Наверное, я прервала Мовчан: мне действительно было все равно.

– Да, – ответила доктор и опустила взгляд. Снова заныла желтая нота. – Скажи ей, что она должна мне за отчет за кодеин.

– Хорошо.

– «Хорошо». Следующий осмотр будет с гинекологией. Ты слишком безразличная для умирающей.

«Она делает больно не мне», – напомнила себе я и пошла в глубину медицинского блока. Если я останусь, она доведет разговор до моих отношений с Куарэ.

Не хочу, и вот это мне не все равно.

* * *

– Еще чаю? – спросила Николь.

Я посмотрела на часы. Время вело себя непослушно: я будто бы привыкла к размеренному времени микрокосма, и теперь не понимала, как движутся стрелки.

– Нет, спасибо.

Экран ее компьютера был выключен, сам компьютер шумел, а Николь все время улыбалась. Мне казалось, что я вижу за ее спиной крылья, но она ни словом не обмолвилась о работе.

– Спасибо, что зашла, – сказала Николь. – Правда, здорово, что ты вот так запросто находишь время заскочить ко мне.

– В каком смысле?

Она перестала улыбаться, и я все поняла.

– Я хотела сказать, что ты с Анатолем, и ты тратишь время не на него… – начала оправдываться Райли, но осеклась и вздохнула.

– Я с Анатолем, – сказала я.

Я видела румянец, прикушенную губу и понимала, о чем речь, но не хотела заканчивать наш чай на теме времени. Пускай и скомканной.

– И как он? – оживилась Николь. – Я в смысле – как человек?

Я молчала. Куарэ не убежит. Он построил себя на обломках детства, и он сын своих родителей – матери, пытавшейся вырастить сверхчеловека, и отца, которому почти это удалось. И я дорога ему.

– А ты улыбаешься, – сказала Николь. – Все здорово?

Я кивнула, а она вдруг отвернулась, и стало ясно, что ничего не получится.

– Мне пора, Николь. Спасибо за чай.

Райли кивнула. Она терла нос, пытаясь спрятать от меня взгляд.

– Ой, знаешь, так смешно получилось, – со всхлипом сказала Райли, – днем приходила Мэри и составила отчет…

«Она говорит, чтобы говорить», – думала я. Чтобы не видеть и не чувствовать своих слез, думает, что так все изменится. Время, которое пообещал мне директор, оборачивалось вот этим.

…– Она сравнила ощущение с сексуальным возбуждением, представляешь, ой, – Райли снова потянула носом. – И вот она это все выкладывает доктору, ты можешь себе представить?

«Это она о Мэри», – поняла я.

– Что она сравнила с возбуждением?

– Ощущение от вашего открытого урока, – прыснула Райли и, уже не скрываясь, стерла слезу. – Вот дура, да?

Я невольно притронулась к щеке, на которой еще горел поцелуй Анатоля, вспомнила тот урок. Я снова пережила тепло, воздушную ласку, умиротворенность – но возбуждение? Возбуждение, которое почувствовал медиум в соседнем классе?

Нет.

Все неправильно – и наши прикосновения, которые не приносят желания, и наша борьба, которая так повлияла на Мэри. Я встала и поставила чашку ближе к стопке книг на столике.