Замена

аналитически она как заголовок программного кода, и не одного. Понимаешь, социальный механизм сплетен…

Я слушала ее и ела рагу. Тушеный кабачок хранил аромат приправ, в которых его готовили. Я положила кусочек в рот, я жевала, думая о вкусе, о том, как делалось это рагу. Я спокойно ела, понимая, что, в отличие от многих, Малкольм не перемывает кости, не сплетничает: она классифицирует моих коллег.

Остроумно, точно, беспощадно.

Я заедала тушеными овощами злую правду о своем лицее, и мне было любопытно.

– Все очень интересны, очень, – сказала Малкольм, подытоживая. Блик лежал на ноже, которым она поигрывала. Я следила за движениями света – интонированными и продуманными. И не сразу поняла, о чем говорила Малкольм.

– Чем?

– М?

– Чем они все интересны?

Она пожала плечами, протянула хвост волос через кулак.

– Всем. Обычные люди, но такие умелые в классе. Я была на паре уроков, кое-что видела в записях СБ. Но знаешь, с учительского места все выглядит не так.

Она не справилась, поняла я. Где-то произошел сбой, и она смогла провести урок только по сухой схеме, по учебнику. Или даже этого не получилось? Я пыталась представить себе, как все прошло, а потом почему-то вспомнила, как Джоан рассказывала о чашке. Сухая, странная и наивная аналогия.

Она не умеет упрощать?

Не может идти на контакт?

Почему?

Я вдруг поняла, что смотрю на нее, как на ученицу – просто свою ученицу, и мне страшно, потому что ключи к Джоан Малкольм уже не подобрать. Они спрятаны в сером кафельном лабиринте, где теряется не только проводник, но и сама мысль.

– Хуже всего то, что не получается ко всем относиться одинаково, – сказала Джоан, рассматривая вымазанный в соусе рукав. – Чертова пицца. Не умеете делать густой кетчуп – не беритесь.

– Там нет кетчупа, – сказала я.

Она удивленно нахмурилась:

– Да ладно?

– Кажется.

Малкольм серьезно смотрела на меня, а потом улыбнулась:

– Да. Мы просто близнецы в вопросах кухни. Ты, кстати, знаешь, чем приправа отличается от специи?

– Теоретически – да.

Мне тоже очень хотелось улыбнуться.

– «Теоретически». А базилик – это приправа или специя? – нараспев спросила Джоан и, отправив в рот еще пиццы, пробормотала: – Жаль, что ты не пьешь. Сразу две некухонные женщины – за это надо выпить.

– Ты пьешь?

– Не-а. Так что, поделишься мудростью?

– Какой?

– Ну, я же видела, как ты на меня посмотрела, когда я рассказывала насчет класса. Давай уже, говори.

«Я ожидала, что мы будем говорить о «Нойзильбере»», – в который раз подумала я. Джоан терла влажной салфеткой испачканный рукав и иронически улыбалась. Она ждала именно того, о чем спросила, и я ничего не понимала. Любопытство Малкольм имело разные последствия: она действительно удержала на расстоянии СБ, она дала мне наркотик, – и поселила во мне страх.

Глаза Кристиана, глядящие на меня из зеркала. Ледяные иглы в пятках, когда я разуваюсь в прихожей.

Страх, страх. Страааах…

– Нельзя относиться ко всем одинаково, – сказала я. Рагу остыло, оно бралось во рту склизкими комками, которые хотелось выплюнуть в салфетку. Вместо этого я выплевывала слова.

– Как – нельзя? – ухмыльнулась Джоан. – А как же беспристрастность?

– Беспристрастность нужна, чтобы оценить знания.

– А, ну да. Но при этом каждый должен чувствовать особое к себе отношение. Итого: беспристрастно оцениваем, индивидуально подходим, но при этом не забываем про материал. Тебе не кажется, что урока на такие вещи не хватит? Как в том анекдоте?

«Не кажется», – хотела ответить я. «В каком анекдоте?» – хотела спросить я.