Замена

свой страх. Да, мне тоже немного страшно. Не потому что «Я умру», а потому что «я даже не представляю, как так может быть».

Третье: завтра на уроках всем учителям прикажут усиливать эмпатический аспект, вводить много этически проблемных ситуаций, заострять изложение. И, как всегда: «словесники, вам нужно превзойти себя». Так уже было – пускай не совсем так, – и я помню лицо замдиректора, и не хочу его видеть вновь.

Висок трескался от боли. ELA не хотела думать о беде Куарэ – маленького человечка, съежившегося у стены. Но мне, к сожалению, было интересно.

* * *

«Николь жила над своим кабинетом».

Это кратчайшее, но очень характерное описание жизни медсестры Николь Райли.

Наверное, это удобно: по опускающейся лестнице попадать к себе на работу. Наверное. Ученики называют ее «Птичкой», любят ее и дразнят. К ней приходят и в красках описывают выуженные из интернета симптомы гонореи, а она краснеет. Ей подбрасывают валентинки под двери кабинета – а она снова краснеет.

В голове затухал писк звонка-вызова, в ноздрях кололся запах медкабинета, а я тасовала колоду памяти – жанровые снимки. Слайд, тонированный сепией боли. Еще один. Еще. Портрет в профиль – сквозь муар обезболивающего. Группа. Портрет-репортаж: тонкая кисть Николь на моем запястье.

На редком снимке медсестра Райли обходилась без смущенного румянца.

– Соня, это ты? – спросили из люка под потолком. – Поднимешься?

Наверху было захламлено и уютно. А еще здесь не пахло лекарствами.

– Привет.

Она сидела за столом перед экраном компьютера. Свет небольшой настольной лампы отозвался уколом в голове, усилия при подъеме по крутой лестнице – нытьем в суставах, но в целом все было в порядке.

Достаточно, чтобы увидеть главное.

В окне выполняемого процесса красивыми облачками взрывались удаляемые файлы.

…Она собирала это примерно полтора года.

Статистика подростковых абортов – с точностью до населенного пункта. («Видишь, Соня? Там, где появлялся Ангел, молодые люди не хотят детей. Вообще, понимаешь?» – сокрушалась она, делая мне укол).

Полная копия «Малого хирургического атласа» в высоком разрешении. Его сканировал фанатик своего дела. («Знаешь, я придумала та-акой раздаточный материал!»).

Подборка о вреде курения. ООНовская статистика, кажется. Кажется, это ей достали в обход комитетов. Кажется, я даже помню, как она хвасталась ею, помню, что в кабинете пахло тогда пролитым нашатырем, а за окном цвело что-то розовое.

Материалы спецкурса по валеологии для третьего класса сейчас стирались с жесткого диска.

Shift+Delete.

– Садись, – сказала Николь и улыбнулась. Улыбка получилась тусклая, растерянная. Мертвая.

Я сняла со стула короткий халатик и повесила его на спинку. Под халатом нашлась коробочка от столовских бутербродов. «Тема три, – вспомнила я, садясь. – «Быстрое питание: слово о пользе, слово о вреде». Николь дивно убедительно все расписала».

Иногда хочется, чтобы опухоль что-то сделала с моей памятью.

– Больно? Поставить укол?

Я покачала головой: сказать хоть что-то не получалось. За спиной сидящей вполоборота ко мне Николь стирались ее надежды на скромное учительство.

– Доктор Мовчан рассказывала об инциденте с Кэт Новак?

Райли пожала плечами:

– Доктор Мовчан заперлась у себя.

«А ты – в себе».

Нужно всего лишь набрать побольше воздуха и внимательно следить за речью. Это не так сложно, правда, Соня? Николь Райли должна понять весь – весь, без остатка – ужас произошедшего, потому что я хочу ее попросить…

– Нет, – сказал Николь. – Соня, пожалуйста!

Не голос – слабый писк. Прости, Николь. Я вижу, что у тебя сегодня тяжелый день и без меня, но:

– Так надо.

– Соня, ты же знаешь, что мне запрещено колоть тебе…

– Ты не будешь мне ничего колоть.

Она молчала и смотрела на меня, и я видела ее эмоции лучше, чем глаза, чем лицо: слишком ярко сиял монитор за спиной медсестры.