Это уже не исповедание, поняла Киврин. Это соборование. Последнее напутствие.
— Не надо... — выдавила она.
— Не бойся... И, избавив тебя от грехов, да спасет тебя и милостиво облегчит твои страдания. — Огонь, поджаривавший подошвы ее ног, угас.
— Почему вы меня соборуете? — спросила Киврин, но тут же вспомнила, что ее сжигают на костре. «Я умру, и мистер Дануорти не узнает, что со мной сталось».
— Меня зовут Киврин, — сказала она. — Передайте мистеру Дануорти...
— Да увидишь ты лицом к лицу своего Искупителя, — произнес священник (только вместо него опять возник душегуб), — и утешишься созерцанием Бога во веки веков.
— Я умираю, да? — спросила Киврин.
— Бояться нечего, — ответил он и взял ее за руку.
— Не оставляйте меня. — Она сжала его ладонь.
— Не оставлю. — Лицо его терялось в дыму. — Да помилует тебя Всевышний и, отпустив грехи твои, да приведет тебя к жизни вечной.
— Заберите меня, мистер Дануорти, пожалуйста.
Священника заслонило от нее взметнувшееся пламя.
Domine, mittere digneris sanctum Angelum tuum de caelis, qui custodiat, foveat, p rote gat, visitet, atque defendat omnes habitantes in hoc habitaculo.
(Пауза.)
Exaudi orationim meam et clamor meus ad te veniat [12].
Господи, услышь молитву мою, и вопль мой да придет к тебе!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
—Что такое, Бадри? Что случилось? — спросил Дануорти.
—Холодно, — выдавил Бадри.
Дануорти, нагнувшись, подтянул его одеяло повыше, но оно оказалась тонюсенькое, не толще бумажной больничной пижамы. Еще бы он не мерз.
— Спасибо, — пробормотал Бадри и, выпростав руку из-под одеяла, ухватил ладонь Дануорти, а потом закрыл глаза.
Дануорти тревожно глянул на экран, но там ничего не прояснилось. Температура зависла на тридцати девяти и семи. Рука Бадри пылала жаром даже сквозь перчатку, а ногти обрели непонятный синюшный оттенок. Кожа потемнела, лицо еще сильнее заострилось.
Вошла старшая медсестра, под бумажными одеяниями подозрительно напоминающая миссис Гаддсон.
— Список первичных контактов в таблице, — буркнула она. Неудивительно, что Бадри ее пугается. — «Таб1». — Она показала на клавиатуру под первым экраном слева.
На экране появилась таблица, разбитая на часовые графы. В верхних строчках значился сам Дануорти, Мэри и медсестра с пометкой «СЗК.» в скобках у каждой фамилии, подразумевающей, что они контактировали с больным уже в защитных костюмах.
— Прокрутка, — скомандовал Дануорти, и на экран стали выползать нижние строки, охватывающие прибытие в больницу, поездку на «Скорой», работу над сетью и предыдущие два дня. В понедельник утром Бадри был в Лондоне, налаживал локальную переброску для колледжа Иисуса. В Оксфорд вернулся на метро к полудню.
В половине третьего он пришел к Дануорти и просидел у него до четырех. Дануорти сделал пометки в соответствующей графе. Еще Бадри говорил, что в воскресенье ездил в Лондон, но когда именно, профессор не помнил, поэтому вписал: «Лондон — позвонить в Иисуса, уточнить время».
— Он то в себе, то не в себе, — неодобрительно проворчала сестра. — Это все из-за жара. — Проверив капельницы, она одернула простыни и вышла.
Звук хлопнувшей двери привел Бадри в чувство. Веки затрепетали и открылись.
— Ответь мне на несколько вопросов, пожалуйста. Надо выяснить, с кем ты встречался и разговаривал. Чтобы они тоже не заболели. Поэтому назови, с кем ты виделся.
— Киврин, — ответил Бадри едва слышно, почти шепотом, но крепко сжимая при этом руку Дануорти. — В лаборатории.
— Сегодня утром? А до этого ты ее видел? Вчера?
