Вчера Виталия сказала мне о служанке, и я запомнил имя. Аманда нечленораздельно буркнула в ответ и продолжила свое занятие. «Да! – подумал я. – Здесь нас не любят. Интересно, за что?»
Поколебавшись, я подошел к столу и стал разбирать остатки вчерашней снеди. Количество еды сократилось – любовь и купание пробуждают аппетит, но на завтрак хватало. Взяв кус копченой грудинки, я нашинковал ее тоненькими ломтиками, достал из корзинки четыре яйца, подумал и добавил к ним оставшиеся два. Бронзовая сковородка с ручкой нашлась на вбитом в стену крючке. Но едва я завладел посудой, как служанка подскочила и вырвала сковородку.
– Аманда! – удивился я. – Мне нужно позавтракать.
– Сама сделаю! – сердито сказала служанка.
«Тяжелый случай!» – понял я.
– Я чем-то тебя обидел?
– Ты!.. – Она аж задохнулась. – Он еще спрашивает! Виталия разорена, дом у нее отберут. Я прослужила здесь двадцать лет, а теперь останусь без куска хлеба. Мне сорок лет, кому я нужна? Все из-за тебя!
«М-да!» – мысленно вздохнул я.
– Не переживай! Наладится. Я буду работать и верну долг.
– Лжец!
Она швырнула сковородку на стол и выбежала из кухни. Переживать по этому поводу я не стал. Баба с кухни – дышать легче. Угнездив отвоеванную сковородку над жаровней, я бросил в нее ломтики грудинки. Те заскворчали, испуская вкусный аромат, и стянулись в гармошку. Я перевернул их деревянной лопаткой и стал бить поверх яйца. Посолив, проследил, чтобы белок с желтком не затвердели полностью и своевременно снял сковородку с жаровни. В этот момент над ухом кто-то засопел.
– Что там? – спросила Виталия, пытаясь заглянуть мне через плечо. – Я спала и почуяла запах.
– Руки мыла? – сурово спросил я.
– Вот! – Она показала розовые ладошки. – Остальное тоже чистое.
– За стол! – приказал я, пряча улыбку.
Мы, как и вчера, улеглись на лектусе и стали забрасывать в рот горячую яичницу. Заедали ее свежим хлебом, принесенным Амандой, и запивали вином, разбавленным горячей водой. Сковорода опустела быстро.
– Почему у тебя всегда вкусно? – спросила Виталия, облизав ложку.
– Потому что готовлю с любовью! – просветил я.
– Ко мне? – обрадовалась она.
– К желудку.
Она засмеялась и потерлась щекой о мою.
– Не выспалась! – пожаловалась на ухо. – Ты не дал.
Я хмыкнул. Это еще надо выяснить, кто кому не давал.
– Мне было так хорошо! Ты такой умелый. У тебя было много женщин?
«Начинается! – вздохнул я. – Вот зачем это выяснять? Кому нужно?»
– Отвечай! – потребовала она. – Честно!
Я задумался. В юности, когда бушевали гормоны и сверстники бегали по девчонкам, я гасил приступы плоти в спортивном зале. Даже на сборах, где по традиции презервативы – один из обязательных предметов в сумке спортсмена, было не до любовей. Я планировал стать чемпионом, поэтому к вечеру из спортивного зала буквально выползал. Какие девочки? В институте пахал от рассвета до заката. Тот же латинский учил в объеме, гораздо большем, чем требуется врачу. Преподаватель попался хороший, увлек.
– Латынь не так богата, как русский язык, – объяснял нам. – Но скупость средств дисциплинирует мозг, приучая говорить кратко и по существу.
Вот и приучался… Об остальных предметах и говорить нечего – медицинский вуз. Дальше была работа и армия. Нельзя сказать, что за эти годы у меня ничего и ни с кем, но если и случалось, то как кратковременный эпизод. Серьезные отношения возникли только с Ксенечкой. Ну, это тогда я думал, что всерьез…
Вита смотрела вопрошающе.
– Мало, – заключил я.
– Почему? – удивилась она.
– Это у вас мужчин нет, – пояснил я. – У нас иначе. Наши женщины могут выбирать. Поэтому капризны, требуют, чтоб их водили, гм… в харчевни, катали на повозках и дарили подарки. У меня не было ни повозки, ни денег.
– Глупые! – заключила Виталия. – Разве это главное? Так им и надо! Упустили свое счастье.
