Буеслав со своими конниками первым влетал в село или усадьбу. Если кто-то пытался встретить их с оружием, черниговцы спешивались и принимали бой; их было всего пять десятков, но в любом селе мужчин насчитывалось еще меньше. Сопротивление было слабым: жители понимали, что если скифы идут с севера, где турмарх Пимен собирает стратиотов, значит, его отряды уже разбиты. А тем временем от реки бежали новые толпы пеших скифов. Лошадей запрягали в захваченные повозки и грузили все, что находили в домах и погребах. Скот гнали к берегу, чтобы оттуда переправить к морю; на лугах близ одной усадьбы нашлось сразу несколько тысяч овец. Позади себя поджигали все – поля с созревшим хлебом, строения. Запылали рощи и сады.
После полудня стало видно, что со стороны моря тоже тянутся дымы – это шел навстречу Тормар со своей дружиной. Вскоре стали попадаться греки, бегущие от моря – повозки с домашним добром, бредущий скот. Как и предполагалось, тысячи людей из прибрежных селений оказались как в клещах между дружинами Хавстейна и Тормара.
Дымы тянулись и с юга, и с севера, будто горит уже все Греческое царство. Чем дальше, тем медленнее продвигалась дружина: невозможно идти быстро, ведя с собой тысячи коз и овец, десятки повозок с разным добром, пленниц. Словно обожравшийся змей, дружина медленно сползала по течению Сангария к морю, все тяжелея на ходу.
Назавтра наконец встретились с Тормаром. Но соединиться удалось не сразу: на целый «роздых» берег реки между двумя наступающими отрядами был заполнен людьми и скотом. Все это было насмерть перепугано и металось в поисках спасения. Селения, рощи, поля, сады – все уже было вытоптано ногами самих же греков и скота, разломано, снесено. До самого неба доставали крики, рев, блеяние. Христиане могли думать, что попали в ад: весь мир стал огнем и дымом, воплем и ужасом.
До конца дня продолжалась эта дикая круговерть. Но вот греки, к кому был милостив бог, разбежались, два отряда встретились среди разбросанных пожитков и блеющего скота. К тому времени русы сами едва держались на ногах. Силы свои на ходу подкрепляли захваченным вином, поэтому, едва поняв, что нападать больше не на кого, сотнями падали, где стояли, обессиленные опьянением и усталостью. Хавстейн и Тормар едва выбрали по сотне человек в охрану стана. Ставить шатры никто не заботился, резали первых попавшихся овец и коз, наскоро обжаривали мясо над кострами, жадно утоляли звериный голод и засыпали на грудах брошенного беженцами тряпья.
Лишь на следующий вечер Хавстейн и Тормар со своими людьми вернулись к морю. Даже Мистина, встречая их, вытаращил глаза. И с моря были видны густые дымы над небокраем, знаменуя успехи дружин, но теперь воевода увидел не то, что уничтожили, а то, что захватили. Шесть-семь десятков лошадей, верховых и упряжных, тысячи коз и овец – не считая съеденных, сотни повозок с разным добром – не считая того, что погрузили в лодьи. Сотня пленниц. Серебро и шелка из десятка церквей и пары усадеб. Победа над греческим войском и немало взятого снаряжения. И за все это – менее двух сотен потерь из шести тысяч участвовавших в набеге на долину Сангария.
– Перун и Один благосклонны к нам! – сказал Мистина, и сам несколько удивленный таким успехом. – Завтра отдыхаем, приносим жертвы, а потом идем дальше. Негоже тратить время, пока боги за нас.
Войско гудело всю ночь. Упоенные огромной добычей и победой над греками, русы и славяне чувствовали себя всемогущими.
Даже собственным телохранителям Мистина не сказал, до чего удивлен легкостью этой победы: от Романовых полководцев он ожидал большего.
Земли Греческого царства малая Ингварова дружина миновала благополучно: население, успевшее спастись от русов, пока те шли к Царьграду, сейчас разбегалось от одного вида первых лодий и не пыталось даже их считать. А на ранней заре русы уходили дальше. В городе Мидии собрали войско и посадили его на галеи, перекрыв вход в гавань. Но в гавань Ингвар не пошел, а выйти ему навстречу греки не решились. К счастью, они не знали, что это не передовой отряд всей огромной рати, а лишь отосланные домой раненые воины во главе с раненым князем.
Путь отступающих до Болгарского царства растянулся на пять дней. Можно было бы дойти и быстрее, но плыли не полный день: раненым требовался отдых, поэтому на ночлег всегда становились ранее обычного. Ингвара лихорадило, и Колояр требовал более длительной остановки.
– Ты, княже, что, помереть захотел? – возмущался Гримкель. – Как я в Киев к княгине приеду – мне Свенельдич тебя передал живого, а я ей что привезу? Ушли мы от греков, давай встанем, отдохнем. И тебе, и прочим на пользу пойдет.
Раненым и впрямь было тяжело проводить весь день на качающейся лодье, на ветру, в тесноте и неудобстве.
– Мы еще на Романовой земле, – говорил Ингвар. – Отсюда нужно уходить побыстрее.
– Мы не можем проделать так весь путь до Киева, – поддерживал Гримкеля Фасти. – До порогов вы все должны быть здоровы…
– Или мертвы, – закончил сам Ингвар.
– Как богам поглянется.
– Но здесь не наша земля. Доедем хоть до уличей. Там встанем.
– От Мидии туда грести дней десять не разгибаясь. И так уже от наших рук на веслах мозоли…
– Да больше – тут против течения, – поправил Асгрим, кормчий.
– Вот истинно! Половину не довезем.
