Ингвар попытался вспомнить то посольство, но не смог. В двенадцать-тринадцать лет он ничего знать не хотел, кроме своего нового меча, и не обращал ни малейшего внимания, кто там ездит к Олегу Предславичу. В то время предполагалось, что сам он, Ингвар, править будет в Хольмгарде, на другом краю света, где связи со свеями куда нужнее, чем с болгарами.
– Но он отклонил это сватовство, сказав, что у тебя уже есть знатная невеста – его племянница… – продолжал Боян.
– Его тетка! – опять поправил Ингвар, поскольку это было важно. – Эльга, моя княгиня, Олегу тетка, хоть годами он старше. И вроде да, мы тогда уже были обручены… Может, Свенельдич помнит, – по старой привычке Ингвар оглянулся, и уже в который раз вспомнил: Свенельдич сейчас ратоборствует где-то в Вифинии. – Он как-то так хитро устроил, что когда ни глянь, всегда оказывается на пару лет старше меня!
– А если бы не то, более раннее обручение, мы с тобой сейчас могли бы быть близкими родичами, – заметил Боян.
– И я не был бы киевским князем! – хмыкнул Ингвар.
А у самого екнуло сердце. Да будет ли он киевским князем дальше – после разгрома в Боспоре Фракийском? Если дома ему не простят поражения в первом же важном походе – тут уж никакая жена не спасет, хоть сама Солнцедева.
– Но в память о том несостоявшемся родстве я готов предложить тебе гостеприимство до тех пор, пока ты в нем нуждаешься, – продолжал Боян.
Ингвар пристально взглянул на него. Предложить гостеприимство – не просто дать место в доме и за столом. Принимая его как гостя, Боян брал на себя обязательство сделать пребывание Ингвара на земле Болгарского царства безопасным. То есть, помня все обстоятельства, взваливал на себя довольно много.
– И все потому, что твой дядя когда-то хотел выдать за меня твою дальнюю сестру? – недоверчиво взглянул на него Ингвар.
– Потому что… – Боян помолчал, подбирая слова, – потому что я христианин. Ты был ко мне добр, насколько мог. Сохранил жизнь мне и моим людям. Дал нам свободу без залога, лишь под слово. Лечил наши раны, кормил нас со своего стола, выполнял наши просьбы. Я не забыл и тех троих селян, что вы хотели принести в жертву вашему погибшему болярину, но приняли взамен другой дар, бескровный… Христос учил платить добром даже за зло. И кем же я буду, если не отплачу добром за добро? Может, я не самый лучший христианин, но что могу, я сделаю. Думаю, ты не намерен причинять вред кому-либо из болгар, пока вы на нашей земле?
Ингвар покачал головой.
– Тогда я твой друг.
Боян вынул из-под кафтана серебряный крест, поцеловал его и протянул Ингвару руку.
Вот так русы попали в Несебр. Они шли на судах, а Боян с дружиной – верхом на конях по берегу, поэтому путь растянулся на два дня. Для ночлега болгары поставили вежи – круглые войлочные домики вроде тех, что Ингвар видел в степи у печенегов.
– Мы же потомки кочевников, – с улыбкой объяснил ему Боян. – В степях на востоке за Таврией и сейчас правят потомки моего тезки Бояна – сына хана Кубрата – и его брата Котрага. Говорят, они лишь в последние годы решили выстроить себе стольный город, а до того сами жили круглый год в веже. Только и перемещались с летних кочевий на зимние.
– А мы – потомки морских конунгов, – усмехнулся Ингвар. – Но я же не живу…
– Что? Хочешь сказать, что не живешь на корабле? – Боян с усмешкой обвел рукой скутар, где они в это время находились. – И не называешь этот твой «дом» тем же словом, каким его звали твои предки из-за моря?
Помня об этой Бояновой веже, особенно чудно было увидеть вдали Несебр – город, который будто сами боги спустили с неба на огромном блюде и бережно возложили на синюю морскую гладь. Он стоял на скалистом полуострове, занимая его весь, и с берегом соединялся лишь неширокой дорогой по перемычке. Беленые домики плотно покрывали его вершину и среднюю часть, заключенные в прочную оправу крепостной стены. Издалека видна была стоящая на самом высоком месте церковь Святой Софии. Ее круглый купол, хранивший под собой частицу неба христиан, первым бросался в глаза всем подплывающим при взгляде на город с воды. Почти как та Святая София, царьградская, которую Ингвар так и не сумел увидеть…
И, подумав об этом, Ингвар, приподнявшийся было посмотреть на Несебр, в досаде отвернулся.
За полуостровом тянулись низкие полосы прибрежья, усыпанные беловатым песком, а дальше поднимались покрытые пышной зеленью горы.
Жители говорили, что Несебр – греческая Месемврия – существует от самого создания мира, и, наверное, были правы. Это море не зря называют Греческим: по всем его берегам, на юге, западе, севере и востоке, стоят эти города, разменявшие не первую тысячу лет, от Месемврии на западе до Таматархи и Фанагории на востоке, где сама земля состоит из крошева древних черепков, а желающие строить себе дом выкапывают из ям камни древних жилищ. И возводят такие же жилища из двух-трех помещений, глинобитные на каменном основании, с двориками, увитыми виноградом.
От времен греческого владычества в Несебре остались крепостные стены и высокие округлые башни из серовато-белого тесаного известняка, площадь, бани, дворцы, церкви. Несколько церквей построили уже крещеные болгары – по тому же греческому образцу. Округлые своды высоких окон в обрамлении узоров красного кирпича, черепичные купольные кровли сразу вызывали в памяти Греческое царство.
Хан Крум отвоевал Несебр у греков пять-шесть поколений назад, и нынешние жители в основном были их потомками. От них болгары перенимали
