князь Ингвар – нам друг, а Роман – враг, он притесняет наших единоверцев в Кустантине, и по его наущению князь Хельги, твой досточтимый брат, минувшим летом ходил на Самкрай. Никто не радовался сильнее нас, узнав, что он теперь в дружбе с досточтимым булшицы Песахом. Я лишь хотел помочь тебе. Если же мои вести разгневали тебя, прошу, прости!
– Я не гневаюсь на тебя. Но должна предупредить… Сядь и выслушай меня.
Эльга еще не знала, что думать, но знала, что делать. Правда эти сведения о поражении Ингвара на море или не правда – это выяснится потом. Сейчас важно сделать так, чтобы никто, кроме нее, не задавался этим вопросом.
– Ты кому-то рассказывал об этом письме, кроме меня?
– Нет, госпожа. Я рассудил, что никто не вправе ранее тебя узнать то, что может оказаться важно…
– И ты не обсуждал ни с кем из ваших?
– С тех пор как отстучало сердце почтеннейшего Гостяты Кавара и Господь призвал его к вечной жизни, я не знаю, кому можно довериться, к тому же брата моего мы не видали уже два года…
– Если кто-то в городе узнает о том, что ты мне рассказал, твои единоверцы могут пострадать. Люди подумают, что виной дружба моего брата с Песахом, и вас сделают виноватыми в неудаче князя. А у меня сейчас не хватит людей, чтобы защитить вас, ведь дружина ушла. Молчи о том, что знаешь, и я буду молчать. И, пожалуй… Отдай мне это письмо.
– Но, госпожа! Здесь содержатся важные сведения о ценах на рабов и янтарь…
– Отрежь нужную тебе часть… Нет, спиши себе, что не можешь запомнить, а письмо оставь мне. Я должна быть уверена, что его никто более в Киеве не увидит.
– Но, госпожа, как жив Господь, очень мало в Киеве людей, способных
– Манар, я высказала тебе свою волю. Я благодарна тебе, так не нарушай нашей дружбы из-за пустяков. Черень! – окликнула Эльга служанку. – Подай бересты, коген запишет себе кое-что.
Пока Манар царапал бронзовым стержнем по бересте, Эльга велела Совке принести две куньи шкурки и вручила ему: более чем щедрое возмещение за неудобство. Когда Манар удалился, прижимая дар к груди, Эльга с неохотой взяла пергамент. Развернула. Манар был прав: в цепочках этих знаков, похожих на обезумевших червяков, мало кто из киевских жителей сумел бы разглядеть опасную тайну. Только из числа жидинов. Но теперь Манар и своим не скажет ни слова, ибо не может предъявить доказательство.
Эльга убрала пергамент в укладку, набросила сверху шитую льняную покрышку. Села рядом на скамью, сжала руки. Вот теперь перед ней встала во весь рост гнетущая мысль: разгром! Неужели?
Ингвар разбит! Где-то на воде перед Царьградом! И что с ним самим? Об этом в письме того угорского жидина ничего не говорилось, и она утешала себя: если бы стало известно о гибели киевского князя, жидин непременно об этом написал.
А что, если в письме это написано, но Манар от нее скрыл? Побоялся брать на себя оглашение такой новости…
Эльгу пробрало холодом. Кому можно показать письмо… Никому. Любой, умеющий читать этих червяков, окажется посвящен в тайну. И что после с ним делать?
Она знала, что сделал бы на ее месте Мистина…
А что с Мистиной? Многие погибли, кто не сумел бежать к берегу… Сгорели в огне, утонули в море… Многие – это кто?
Ингвар… Мистина… Эймунд… Хельги… Деверь Тородд… Двоюродные братья Ингвара Фасти и Сигват… Имена и лица всплывали в памяти одно за другим, и с каждым разом Эльге все труднее удавалось вдохнуть.
С Тороддом она познакомилась только сейчас, когда он прибыл в Киев с войском из Хольмгарда, но успела оценить, какой это хороший человек – дружелюбный и благоразумный. Сестре Бериславе очень повезло с мужем.
Фасти она впервые увидела одиннадцатилетней девочкой, когда он привез ей в подарок от Ульва, будущего свекра, вот это греческое ожерелье из смарагдов и жемчужин, что она носила каждый день уже пять лет, не снимая.
Эймунд, ее родной брат! Его она покинула в отчем доме еще отроком, но этой весной убедилась, что вырос он настоящим удальцом. Как мечтала, что он прославится и по возвращении возьмет знатную хорошую жену, чтобы законно продолжить род…
Хельги Красный, побочный сын отца, что позапрошлым летом принес в Киев столько беспокойства. Его Эльга слегка опасалась, но не могла не признать: его отвага, ум, предприимчивость делают честь Олегову роду.
И все они… Или кто-то из них…
Сердце все катилось куда-то вниз. Сильная дрожь мешала сидеть; Эльга встала и прошлась по избе. Прижала ладони ко рту, хотя желания выдать свою тайну не ощущала.
Однако с кем-то поделиться надо. Одной ей не справиться. Ведь надо что-то делать. Послать гонцов – туда, к Греческому морю…
Но почему гонцы не едут к ней? Не может же такого быть, чтобы из двадцатитысячного войска не уцелел ни один человек! А раз вести уже дошли таким кружным путем – через угров и жидинов, – значит, это сражение состоялось довольно давно!
