чертами угадывалось истинное сокровище, что дороже царьградского венца: ум, большой опыт, отвага и привычка всегда сохранять присутствие духа.
– Его мать была красавица, – вдруг сказал Свенельд. – Жаль, что ты не видела ее.
Эльга вздрогнула, сперва удивилась, даже огорчилась, не получив ответа на самый важный вопрос, а потом вспыхнула, поняв, о чем он говорит.
– Она была едва старше той Олеговой девчонки, когда мы ее захватили, – продолжал Свенельд. – Я никому не дал ее тронуть. И даже когда мы уже сговорились с Драговитом, что он принимает выкуп и признает меня родичем, я еще целый год ее не касался. Она и так едва не умерла, когда рожала. Сванхейд сказала, что больше детей не будет. А мне больше было и не надо. Но через шесть лет она опять понесла и умерла, когда пыталась разродиться. Я так и не узнал, был ли там еще один мальчик. Мстислав – мой единственный сын и надежда моего рода. Его материнский род – княжеский, мой сын еще знатнее, чем я сам. Мне с тех пор не раз предлагали хороших невест, но я отказывался: лучше той не будет. А что мы будем делать… – Он вдруг вернулся к тому, о чем Эльга спросила. – Пока не минует жатва, бояться нечего, но когда боги получат свои пироги, надо собирать полянское ополчение. В поход ушли жаждущие славы, а теперь придет пора тащить из нор всех мужиков и отроков.
– А они пойдут?
– Да, – уверенно кивнул Свенельд, – поляне ненавидят древлян. Пожили под ними, помнят. Хуже хазар им было. Я поговорю с Асмундом, пусть он займется этим. Прямо сейчас.
– А ты?
– А я вернусь в мой городок и заберу у Маломира Милянку с дитем. Чтобы чадо не пропало, как бы тут все ни обернулось. И если тебе здесь станут рассказывать, что-де старый волк переметнулся к Маломиру, не верь. Это все только ради мальца.
– Я… Понимаю, – Эльга невольно ломала пальцы. То, что Свенельд пустился в воспоминания о давно покойной жене, ужасало ее: казалось, мысленно он прощается с Мистиной, о судьбе которого сейчас можно было думать даже самое плохое. – Он же останется твоим единственным сыном, если вдруг…
– У меня один сын, – Свенельд встал и подошел к ней.
Она тоже встала, дрожа. Свенельд положил ей руку на плечо – осторожно, словно боялся сломать.
– Тот малец – сын моего сына. Тоже пока единственный. И пусть его мать – челядинка, в нем кровь Витиславы, и я его вытащу.
Он сжал ее плечо, потом кивнул на прощание и вышел.
Эльга снова села. Что он такое сказал? Что ребенок бывшей наложницы Свенельда, оставленный древлянами в залог, – на самом деле сын Мистины?
Пользуясь тем, что никто сейчас ее не видит, Эльга закрыла лицо руками. Они ничего не знали точно, но если Свенельд так озабочен выживанием своего рода, значит, чутье ему подсказывает – хорошего ждать не приходится.
Вот теперь покой совсем покинул княгиню киевскую. Будто Марена обвязала сердце железной нитью и неуклонно тянула прочь из груди. Легко не верить в первый миг, пока страшному известию не находится места в твоем мире; но чем больше Эльга привыкала к мысли о разгроме войска, чем дольше ждала понапрасну других, хороших вестей, тем увереннее ужас устраивался в душе. Смерть уже ходила где-то рядом, грозя откусить половину сердца. Эльга уже ощущала этот холод пустоты на том месте, где пять лет жили мысли об Ингваре. Когда-то он, муж, занял в ее душе то место, что освободил внезапно погибший отец. Но кто теперь займет место старшего мужчины в ее жизни? Не сын же – детище четырехлетнее. Его мужчине-кормильцу только через три года отдавать.
О Мистине она старалась не думать вовсе. Почему Свенельд заговорил о нем именно с ней, а не с Утой, своей невесткой? Не хотел заводить разговор, в котором Ута увидит себе попрек? Ведь Улебка, считавшийся законным сыном Мистины, на самом деле родился от другого отца, о чем Свенельд прекрасно знал. Эльга сгорела бы со стыда перед самой собой, если бы стала думать о зяте, когда ее собственный муж, быть может… Но сжимала в руке «костяного ящера», когда никто не видел, одним бессловесным порывом души взывая: пусть хотя бы Мистина вернется…
Ощущение неминуемой беды придвигалось все ближе, и ей стоило немалого труда хранить спокойный, а то и веселый вид перед всеми – дружиной, челядью, детьми и даже Утой.
Но вот-вот ее тайна перестанет быть тайной. Асмунд после встречи со Свенельдом на другой же день взял три десятка отроков и поехал по полянским городцам вдоль Днепра: предупреждал старейшин, что нынче осенью древляне могут подняться и надо собирать, снаряжать и вооружать ополчение. Полянская земля могла дать не так уж много, но сопоставимо с ополчением древлян. Если только тех не поддержат волыняне, их родичи, опасавшиеся продвижения руси на запад. Других гонцов Эльга послала к Грозничару в Чернигов: он остался там за воеводу, когда отец его ушел в поход с Ингваром. Грозничар женат на Володее, родной сестре Эльги, и не сможет отказать в поддержке.
«А что помешает Грозничару, женатому тоже на племяннице Вещего, предъявить права на киевский стол?» – невольно задавала себе вопрос Эльга. Только то, что он не княжьего рода и его дед когда-то получил меч из рук Олега. Но она знала Грозничара: горячий, честолюбивый и нетерпеливый, он мог и пренебречь этим, если увидит перед собой свободный киевский стол…
