черствыми сухарями, у нас ничего нет, — и он, повернувшись к Зарянице, попросил: — Слушай, ты нам сегодня печку не поможешь затопить, а? — и ободрил ее: — Да ты не бойся, всё расскажем, ничего не утаим.
Заряница, нахмурившись, кивнула, но побрела в избу с видимой неохотой. Сангре терпеливо дождался, пока она закроет за собой дверь и, бесцеремонно ухватив пленника за шиворот, потащил его, как он сострил, в пустующее стойло. По пути он продолжал шутить, вслух прикидывая, кто на ком поедет, когда они подадутся на заработки. Улыбка пропала с его лица, едва они вышли обратно во двор.
— Ну а теперь излагай, где ты надыбал этого орла и на кой чёрт он нам сдался? — осведомился он у Улана, остановив его на пороге и не дав войти в избу.
— Это не орел, — уныло покачал тот головой. — Это… дружинник московского князя Юрия Даниловича.
— О как! — изумился Петр. — Ну-ну, обертка оказалась с интригой, теперь посмотрим за начинку. Продолжай, продолжай.
Улан замялся, вздохнул и виновато развел руками:
— Я, наверное, и впрямь погорячился. Понимаешь, обидно стало: я дорогу показал, а они…
— Стоп, — остановил его Петр. — Сделай вдох, за ним глубокий выдох, и приступай с самого начала.
Улан кивнул и послушно начал свой рассказ:
— Мне последнюю ловушку проверить осталось, ну, там, куда лоси забредают осиновой корой полакомиться. Заряница советовала посмотреть, вдруг какой-нибудь угодил.
С каждой секундой Петр все больше мрачнел, а когда услыхал, что его друг показал московскому князю обходную дорогу мимо местных болот, не смог сдержаться и горестно охнул:
— Издрасьте вам через окно, где вы сохните бельё… Нет, ну ты окончательно охренел, сарацинская твоя душа!
— Буддист я, — машинально поправил Улан.
— Не-ет, Уланчик, — вкрадчиво протянул Петр. — На этот раз ты все перепутал и решил, согласно евангелию, поступить как христианин, то бишь помочь ближнему. И национальность твоя — добрый самаритянин. М-да-а, сдается, что очередной изгиб судьбы снова вышел не в нашу пользу. Слушай, а может ты специально, чтоб мы в Тверь не могли попасть? — с подозрением уставился он на друга, но тот столь старательно замотал головой, что сомнения Сангре бесследно улетучились. — Хотя какая разница, специально или нет, — грустно продолжил он. — Главное — факт. А он таков, что если в Твери узнают, сколь усердно ты поработал на Юрия Данилыча в качестве проводника, дав ему улизнуть, то…
Петр задумался. Улан терпелив подождал продолжения, но не выдержав, переспросил:
— То что?
Сангре встрепенулся, очнувшись от тяжких дум, и мрачно ответил:
— Да ни хрена хорошего. Ты ж и гаммы одной прочесть не успеешь, как тебе все чакры наизнанку повыворачивают…
— Не гаммы, а дхаммы[10], — уныло поправил товарища Улан. — Ну-у, получилось так. Нечаянно я. Каюсь, маху дал.
— Маху, — скорбно подтвердил Петр. — Да еще с каким размахом! А за нечаянно, между прочим, бьют отчаянно. И бить станут не тебя одного. Мне само собой достанется, но и всей деревне, боюсь, несдобровать. Тверичи разбираться не станут, и я их хорошо понимаю. На их месте я бы тебя нашинковал мельче капусты.
— Я ж не понял, что этот рыжий на самом деле князь, — поморщился Улан. — У него разве кольчуга чуть покрасивее была, а одежда такая же замызганная, как и у остальных. Потом, конечно, сообразил, но… Да откуда и кто узнает-то?
— Как откуда? Вот этот козел, что сейчас у нас на конюшне пребывает, и расскажет. Кстати, он-то каким боком здесь оказался? Князь подарил?
— Если это можно назвать подарком, — грустно улыбнулся Улан. — Там и еще один был, но я его…
Выслушав друга до конца, Сангре прокомментировал:
— Если имя тебе Юра, ты — садистская натура. Но нет худа без добра. Одного ты уже приговорил к заслуженной каре, и остался единственный свидетель, оказавшийся в наших руках, — и он многозначительно почесал в затылке.
— Ты чего, Блад? — насторожился Улан. — Решил его…
— Да нет, — отмахнулся Сангре. — Желательно, конечно, но к превеликому сожалению, у меня напрочь отсутствуют навыки палача. Тебе тоже не предлагаю, не смогёшь. Если б край приперло, либо ты, либо тебя — дело другое, а так запросто безоружного, да еще связанного человека… Может, через год-другой, когда окончательно свыкнемся с местными реалиями, сумеем бритвой по горлу и в колодец, как товарищ Доцент рекомендовал, да и то навряд ли. Воспитание — штука въедливая. Но и здесь его держать нельзя. Погоня-то по пятам идет — запросто в деревню заглянут. И что получается? — вопросительно посмотрел он на друга.
Тот неуверенно развел руками:
— Получается, надо его просто отпустить, — он вопросительно посмотрел на Петра. — Хотя и тут пятьдесят на пятьдесят. Хорошо, если ему до Новгорода удастся добраться, но ведь он может по пути и тверичам попасться, а те из него живо все вытянут. Да и отпускать его надо прямо сейчас, чтоб
