всего спустя год на них начались гонения, и почти всех, кто в него входил, арестовали. Первые годы пребывание в тюрьме было относительно сносным: и кормили неплохо, и родственникам навещать позволяли, и о пытках речи быть не могло, не принято это в Арагоне. Но затем с прибытием из Италии папских инквизиторов все ужесточилось, всех заковали в цепи, а кое-кого, в том числе и его кузена Эксемена де Ленду, магистра тамплиеров в провинции Арагон, подвергли жестоким пыткам, от которых тот скончался.
— Выходит, и ты ни за что срок мотал, бедолага, — умилился Сангре, мгновенно проникаясь к простодушному крестоносцу еще большей симпатией.
Концовка рассказа у Бонифация была оптимистичной. Как он заявил, ему трижды повезло. Во-первых, нет худа без добра — еще во время обороны замка Валенсия, где он стоял на стенах вместе с Эксеменом, тот посвятил юного оруженосца в рыцари. Во-вторых, в тюрьме за него самого инквизиторы приняться не успели, ибо спустя несколько месяцев после смерти кузена римский апостолик[28] решил, что судьбу оставшихся в живых должны решать поместные соборы. Осенью 1312 года всех тамплиеров привезли в Таррагон, подвергли строгому допросу, а затем объявили приговор: несмотря на все заблуждения, преступления и клеветы, возведенные на подсудимых, они объявлялись вне всякого подозрения и нападать на их честное имя запрещалось. Более того, было даже постановлено, чтобы они получали содержание, соответствующее доходам с их конфискованных земель.
Ну а спустя пару лет ему повезло в третий раз. Муж кузины Изабеллы обладал обширными связями и хотя сам уже скончался, но его влиятельные друзья не забыли несчастную вдову, вовремя сообщив, что ее двоюродному брату вновь грозит опасность со стороны папской инквизиции. Причем на сей раз его собирались обвинить, что он вторично впал в ересь, а для еретиков-рецидивистов была только одна кара — костёр. Пришлось менять место жительства. Сама Изабелла оказалась настолько добра, что взялась сопровождать его в этом путешествии, поскольку…
Тут пленный стыдливо замялся и смущенно выдавил:
— Не имею склонности к иным языкам. Мне и божественная латынь в детстве давалась с превеликим трудом.
— Мне она вообще отдаться не захотела, — утешил его Петр, ободрив: — Не переживай, Боня. Это свойство всех великих воинов и полководцев. Ганнибал хоть и поставил римлян под Каннами в неприличную позу, а на их языке знал немногим больше, чем я на китайском.
Странно, но хотя говорил это Сангре на русском, суть его слов раненый, кажется, понял. Во всяком случае, повеселел и принялся повествовать дальше. Впрочем, история его странствий оказалась короткой. Поначалу была Италия, где кузина собиралась продолжить свое обучение в знаменитом Салернской школе. Но пришли очередные тревожные вести из родных краев, и они стали гадать, куда отправиться далее.
Тут-то Изабелле и пришла в голову великолепная мысль. Мол, как известно, Тевтонский орден считается ведущим крестовый поход и охотно принимает в свои ряды желающих сражаться против диких кровожадных орд язычников. Ну а римский папа отпускает таковым все прошлые грехи.
Возликовав, Бонифаций дал торжественный обет обратить в истинную веру не менее ста язычников, и они через германские города устремились в польские земли. Правда, в Мазовии, примыкающей к владениям рыцарей, им пришлось расстаться. В саму Пруссию, доселе кишмя кишащую кровожадными язычниками, кузине как особе женского пола соваться было слишком опасно. Оставаться в Мазовии тоже был не резон, и она решила перебраться к схизматикам[29], где ныне и проживает.
Решив, что на сегодня хватит разговоров, да и испанец явно притомился, а про выкуп и количество вояк в крепости можно переговорить в другой раз, время терпит, Сангре засобирался уходить. Напоследок спросил, имеются ли у раненого какие-либо просьбы или пожелания? Оказалось, и впрямь имеются. Смущаясь, испанец попросил… свою одежду. Мол, согласно рыцарскому уставу ему должно находиться в постели в подпоясанной нижней рубахе, подштанниках и чулках. А кроме того им запрещено спать без света, потому хотелось бы…
Посчитав, что пленный попросту дурит, Сангре внезапно озлился и ехидно поинтересовался:
— А меч тебе у изголовья не поставить? Бо, миротворец-натовец без оружия столь же необычное явление, как повесившийся колобок. Можно даже сказать, вульгарно-противоестественное. И еще извиниться перед твоими корешками по уголовным делам, что мы варварски их поубивали, когда они прискакали в Литву мирно вырезать ее жителей. А то я запросто.
Но вспышка гнева вскорости прошла, все-таки раненый, да и сам по себе каприз-то незначительный, чего уж там, и, перейдя на испанский, заявил, что сегодня же распорядится, дабы светильник на ночь не гасили, а одежду принесут, как только она высохнет после стирки…
— А зачем стирали? — удивился рыцарь. — Она ж почти чистая. Я ее надел совсем недавно, прошлой весной. Да и под дождь раза два по осени попадал.
Челюсть у Петра отвисла от изумления.
— И чулки тоже… совсем недавно надел? — уточнил он.
— Ну да, — наивно подтвердил крестоносец. — Тогда же, когда и рубаху, накануне пасхи.
— М-да-а, Чуковского на вас нет. Ладно, так и быть, как только разгружусь, первым делом займусь переводом Мойдодыра на испанский — авось до кого-нибудь дойдет, — со вздохом протянул Сангре и, покосившись на застывшего в недоумении рыцаря, с трудом выдал уже на его родном языке: — Так вот вы, оказывается, как пленных пытаете. Спите, наверное, вместе с ними в одном помещении, а литвинов в ногах у себя укладываете.
Однако его подколка пропала втуне, ибо Бонифаций попросту ее не понял, оторопело морща лоб и пытаясь постичь глубинный смысл изреченного
