– Там я тоже был бы не прочь потолкаться! – объявил Тони Дюваль.
– Вот видишь, – сказал Юбер Дюваль со значением. – В нашем мире столько интересного!
– Но мы-то здесь, – парировал Тони. – А ваш мир непонятно где… поет и пляшет.
– А что это за цифра? – спросил командор Хендрикс. – Год или порядковый номер?
– Еще недавно я бы утверждал, что год… – промолвил Ниденталь в своей туманной манере.
–
Несколько человек засмеялись.
– Бывали, живали, – сказал Руссо, поймав недоумевающий взгляд Оберта. – То еще заведеньице. Комнатушки тесные, с видом на Амиркадскую трясину, очень-очень ненавязчивый сервис, а кухня просто-таки чудовищная, уж не знаю, из чего они там готовят, но узнать никогда не рвался…
–
– Боже, – выдохнул Винсент де Врисс, появления которого никто не заметил.
И медленно, цепляясь за стену скрюченными пальцами, сполз на пол.
Малый ксенологический конвент
Все знали всех, и все были рады любому поводу собраться вместе. Не сойтись в видеоконференции, находясь за тридевять земель или за тридесять парсеков, а встретиться въяве, заглянуть друг дружке в глаза и обменяться осязаемыми рукопожатиями. Просторный номер на восемнадцатом этаже средиземноморского отеля «Золотая Устрица» был ничуть не хуже базы «Хард Металл» на Титануме или безымянного лагеря в дельте Волги. То обстоятельство, что основой для дружеских уз изначально стала профессиональная деятельность, презентовало этим встречам титул «Малого ксенологического конвента».
Принимающей стороной на сей раз выступал Марко Муравский, который давно и накрепко обосновался неподалеку отсюда, в Дубровнике. «Ну да, море и солнце, – объяснял он, словно бы оправдываясь. – Вино и женщины. Я существо примитивное, предпочитаю простые, незатейливые житейские радости…» Собственно, он выбирал лишь место и время и фантазию особо не напрягал. Море и солнце, чего уж тут. Оповещением же традиционно занимался Кратов, который всегда знал, кто и где находится.
Опаздывать было не принято. После приветствий, объятий и – в меру душевной близости – целований, а также непременного первого тоста «За Разум!», конвент был провозглашен открытым и оглашена была «злоба дня».
– Кто все эти достойные господа? – спросил Павел Аксютин (Тверской Институт общей ксенологии, сектор ксеносоциологии гуманоидного типа; знакомство состоялось в чрезвычайной миссии на странной планете Финрволинауэркаф, при самых экстремальных обстоятельствах, и хотя с той поры Аксютин зарекся совершать подвиги и вообще избегал покидать пределы родной планеты, не прекратилось, а со временем переросло в спокойную дружбу; последние полтора десятка лет Аксютин внешне не менялся, оставаясь таким же худым, бледнокожим и подвижным, разве что добавились морщины на лбу и возле глаз), глядя на развернутый во всю стену, от пола до потолка, видеокластер.
– Это ангелиды, – сказал Кратов.
– Что, все? Я имел в виду – все достоверно установленные в пределах Федерации ангелиды?
– Надеюсь, без изъятий. Во всяком случае, мне было обещано именно это, с полагающимися страшными клятвами и битием в грудь.
– И все они проходят по нашему ведомству? – уточнил Джейсон Свифт (Федеральный Совет ксенологов, Комиссия по культурной и экономической интеграции, где, собственно, и пересеклись их дорожки; спорили-вздорили много и разнообразно, часто вынося пикировку далеко за стены Совета, на лужайку парковой зоны или в окрестный ресторанчик с многозначащим названием «Три желудя», и в результате сошлись весьма тесно).
– А по чьему ведомству они могут еще проходить? – засмеялся Макс Тиссен (Агентство внеземных поселений, сектор «Сиринга»; впервые повстречались с Кратовым на галактическом стационаре «Протей» в самый разгар известных событий, когда человечество и рептилоиды-тоссфенхи синхронно заявили права на одну и ту же планету; по разрешении конфликта Кратов упомянутое небесное тело с чувством исполненного обязательства и с нескрываемым даже облегчением покинул, поручив заботам Тиссена и его компании, после чего всякая первопроходческая романтика пресеклась, сменившись кропотливой, обстоятельной, не без явственного бюрократического налета, колонизацией; Тиссену, с его врожденной педантичностью и наклонностями к старомодному формализму, там было самое место). – Папы Римского?