Может, в лунном свете мне это просто почудилось? А ноги у нее не были грязными, потому что она стояла на сухом месте. К тому времени, когда впереди показался мой квартал, застроенный вплотную притиснутыми один к другому домами, я успела придумать добрый десяток возможных объяснений.
Элвис растянулся на крыльце, всем своим видом выражая покорность и скуку. Стоило бы оставить его на улице, чтобы в следующий раз знал, как убегать, но я любила этого поганца.
Как-то раз я вернулась из школы в слезах. Мы делали в классе подарки ко Дню отца, и я оказалась единственной, у кого не было папы. Он ушел, когда мне было пять, и никогда больше не объявлялся. Мама тогда утерла мои слезы и сказала: «Зато никому из них сегодня не купят котенка».
Так благодаря Элвису один из худших дней в моей жизни стал одним из лучших.
Я открыла дверь, и он прошмыгнул в дом.
– Скажи спасибо, что я вообще тебя впустила.
В коридоре пахло томатным соусом и чесноком. Из кухни доносился мамин голос:
– Нет, в эти выходные я занята. И в следующие тоже. Прошу прощения, мне нужно бежать. Кажется, моя дочка вернулась. Кеннеди?
– Это я, мам.
– Ты была у Элль? Я уже собиралась тебе звонить.
Я переступила через порог в тот самый момент, когда она повесила трубку.
– Не совсем.
Она бросила на меня взгляд, и деревянная ложка выскользнула из ее руки, заляпав белый кафельный пол потеками рыжего соуса.
– Что случилось?
– Все в полном порядке. Просто Элвис сбежал, и я никак не могла его поймать.
Мама бросилась ко мне и оглядела мои разодранные в кровь руки:
– Это Элвис тебя так? Он же никогда раньше не царапался.
– Наверное, испугался, когда я его схватила.
Ее взгляд упал на мои облепленные грязью ноги.
– Куда тебя занесло?
Я приготовилась выслушать стандартную лекцию, которую мама принималась читать мне всякий раз, когда я выходила из дома в позднее время: всегда бери с собой мобильник, не гуляй в одиночку, не ходи по плохо освещенным местам, а также ее коронный совет: сначала визжи, потом задавай вопросы. Сегодня я нарушила все эти заповеди.
– На старое иезуитское кладбище, – отозвалась я таким тоном, как будто пыталась закинуть пробный шар: сильно она расстроится или нет.
Мама остолбенела и ахнула от неожиданности.
– Я бы никогда не пошла на кладбище ночью, – произнесла она машинально, словно повторяла эту фразу уже в тысячный раз. Вот только ничего такого она раньше не говорила.
– Ты вдруг стала суеверной?
Она покачала головой и отвела взгляд:
– Разумеется, нет. Не нужно быть суеверной, чтобы понимать, что разгуливать по ночам в безлюдных местах опасно.
Я по-прежнему ждала лекции.
Вместо этого она протянула мне влажное полотенце:
– Оботри ноги и выкинь в ведро. Мне в стиральной машине только кладбищенской земли не хватает.
С этими словами мама принялась рыться в ящике комода, в котором хранилась всякая всячина, пока не извлекла оттуда большую упаковку лейкопластыря. Судя по всему, она завалялась там еще с тех времен, когда я училась кататься на велосипеде.
– Кто звонил? – поинтересовалась я, пытаясь сменить тему.
– Да так, один товарищ с работы.
– Этот «один товарищ» приглашал тебя на свидание?
Мама нахмурилась, сосредоточенно разглядывая мою руку:
– Меня не интересуют свидания. Одного разбитого сердца мне вполне достаточно. – Она закусила губу. – Я не то имела в виду…
– Я знаю, что ты имела в виду.
После того как ушел мой отец, мама много месяцев подряд по ночам плакала в подушку. До меня до сих пор иногда доносился ее плач.
Когда царапины были обработаны и заклеены пластырем, я уселась на столешницу и стала смотреть, как мама готовит маринару. Это меня успокаивало. Происшествие на кладбище сразу стало казаться еще более далеким.
Мама обмакнула в соус палец и облизала его, прежде чем снять кастрюлю с огня.
