крови он всё равно не мог. Во-первых, с источниками действительно туго, во-вторых, подобное расследование выглядело бы слишком подозрительно, учитывая, что у него есть дочь подходящего возраста. То есть вина относительна, а ты, насколько нам было известно, соблюдала все правила, и это стало основанием для решения о помиловании. Мы инициировали дело, провели три закрытых заседания, и вот. – Осберт указал на зажатый в руке Идгарда лист. – Решение абсолютно законное. Твои родители помилованы. Заочно.
Мир перед глазами поплыл, но лишь на секунду.
– Никогда не слышала, чтобы судебные дела решались без самих обвиняемых, – выдохнула я.
– Поверь, – Осб ухмыльнулся, – в судебной практике и не такое бывает. К тому же я ходатайствовал, а я, знаешь ли, не последний человек в системе. Пришлось постараться, но мне всё же удалось убедить коллег оставить всё как есть. То есть не оповещать твою семью ни о чём, ни о заведении дела, ни о принятом решении. Собственно, я взял вопрос оповещения на себя.
Я застыла, пытаясь осознать ответ, а потом опять за бумагой потянулась. А отобрав листок у Ида, с запозданием сообразила…
– То есть ты знал?
– Это Вирджин, – сразу сдал будущего великого скульптора судья. – Именно он рассказал и очень просил помочь в решении этого вопроса.
Мир опять поплыл…
– И как давно это случилось? – задала новый вопрос я.
Ответ Осберта прямо-таки убил:
– Сразу после того, как ты проболталась. Год назад.
Шок! Он был сильным и необъятным!
– Вирджин? – выдохнула я. – Но он…
– Обещал? – подсказал вновь повеселевший Осб. – Айрин, не злись, Вирдж действовал из лучших побуждений и рассказал не всем, а только мне. А мне рассказать можно. Ведь я, как ты помнишь, замечательный!
Очень не вовремя перед мысленным взором вспыхнул эпизод явления Осберта с букетом, а следом другой, когда спрашивала Вирджа, не выдал ли он мой секрет Идгарду, и тот уверял, что на подлость не способен.
Впрочем, с Вирджем – ладно, он сейчас далеко, в Ристауне. Зато Осб…
– Ты же ухаживать пытался, – возмутилась я.
– Ну да. Чтобы от других не отставать!
Я прикрыла глаза, припоминая сам момент нашего знакомства, все эти улыбки, подначки, неприличные шуточки… и пришла к выводу – он даже не свинтус, он хуже! Только озвучивать эту мысль всё-таки не стала. Прикусила язык и вновь уткнулась в документ.
Взгляд скользил по строчкам, но написанное по-прежнему воспринималось плохо. Из того, что было доподлинно ясно – родители и вправду помилованы, ни каторга, ни даже штраф им уже не грозит.
А потом, добравшись до конца листа, я зацепилась за три гербовые печати. Я и в первый раз их заметила, но теперь… Я пригляделась и вновь приоткрыла рот, абсолютно глазам не веря. Печать Верховного суда – это ладно, это понятно. Но две другие… это ведь не…
– Это что? – повернув распоряжение к Осбу и ткнув в одну из печатей, спросила я.
– Печать Храма, – ответил судья.
– А это? – я ткнула во вторую.
– Личная печать императора.
Я застыла, не в силах совладать с эмоциями, а Осб лукаво улыбнулся и объяснил:
– Айрин, дело касалось Древней крови, и решить вопрос без Храма было невозможно. Печать императора была не так критична, но мы подстраховались. Чтоб уж точно. Чтобы наверняка.
Слова закончились, эмоции тоже. Впрочем, ещё один вопрос всё-таки родился:
– Но ведь согласовать что-то с самим императором очень сложно.
Собеседник промолчал, пришлось перейти от просьб к требованиям:
– Осберт!
Судья выдал очередную улыбку, а я… Вот лучше бы не спрашивала!
– С Храмом общался папа, – заявил высокопоставленный «поросёнок. – У него, как у обладателя Древней крови, есть некоторые привилегии, и вообще. А за императорской печатью уже дед ездил. Он в приятельских отношениях с правителем, так что всё прошло относительно легко.
В этот миг я сильно пожалела, что вина к завтраку не подали. Я бы сейчас выпила! И много!
– То есть лорд Джисперт и лорд Стин… – начала я.
– Ага, – перебил Осб радостно. – Знали, конечно. – И, видимо спасая младшенького: – Только им уже не Вирджин сказал, а я.
Как отнестись к подобной информации, я пока не понимала, поэтому повернулась и уставилась на мужа.
