– Меня не насиловали, – тихо сказала я, заглядывая ей в глаза. – Я любила твоего отца.
Слегка побледнев, она кивнула.
– Верно. Но это вполне может быть ребенок Роджера. Ты ведь так говорила?
– Да. Может. Тебе этого хватит?
Она положила руку на живот.
– Да. Хватит. Для меня он уже живой. – Брианна вдруг смущенно замолкла. – Не знаю, как объяснить… Через пару дней после того как… ну, все случилось, меня разбудила странная боль. Словно кто-то кольнул изнутри булавкой. Здесь.
Она прижала пальцы справа, чуть выше лобковой кости.
– Ах да, имплантация, – сообразила я. – Когда яйцеклетка внедряется в стенку матки.
В этот миг впервые возникает связь между матерью и ребенком. Крошечный зародыш, результат слияния яйцеклетки и сперматозоида, завершает опасный путь и закрепляется в уютной гавани, чтобы приступить к тяжелой работе – бесконечному делению клеток, – подпитываясь от материнской плоти. И связь эту не могут разрушить ни рождение, ни смерть.
Брианна кивнула.
– Да, это было очень странное чувство. Я толком не проснулась, но… вдруг поняла, что больше не одна. – Губы сложились в мечтательную улыбку. – И я сказала… я сказала: «А, это ты». И тут же снова заснула.
Она погладила живот обеими руками.
– Я тогда решила, что мне приснилось. Я ведь узнала о беременности только потом. Но это не было сном. Я очень хорошо помню то чувство.
Я тоже его помнила. Опустив голову, я уставилась на свои руки, видя перед собой не блестящее лезвие скальпеля или вытертую деревянную столешницу, а тонкую полупрозрачную кожу и безупречное личико моей старшей дочери Фейт, чьи глаза так никогда и не открылись.
А теперь на меня с пониманием глядели точно такие же раскосые глаза. Моя вторая дочь родилась совершенно другой: сморщенной и розовой, полной жизни и не стесняющейся высказывать свое возмущение – но оттого она была не менее безупречна.
Два чуда, что мне довелось носить под сердцем и произвести на свет; они отделились от меня – и все же навсегда останутся моей частью. Ни смерть, ни время, ни расстояние не ослабят этой связи, потому что рождение ребенка мистическим способом что-то во мне изменяло.
– Да, я тоже… – медленно проговорила я и вдруг поняла,
Брианна тревожно нахмурилась, и я запоздало сообразила, что она может неправильно понять мои опасения: будто бы я жалею о принятом некогда решении… Будто я не желала ее появления на свет…
Ужаснувшись этой мысли, я выронила скальпель и потянулась к ней.
– Бри… – От паники слова застревали в глотке. – Брианна. Я люблю тебя. Ты веришь, что я тебя люблю?
Она молча кивнула и протянула мне в ответ руку. Я вцепилась в нее, как в спасательный круг, как в пуповину, что некогда нас связывала. Она закрыла глаза, и я только сейчас заметила серебряные капельки, поблескивающие на длинных ресницах.
– Я всегда это знала, мама… – прошептала она, крепко стискивая мне пальцы. Другую руку она прижимала к животу. – С самого первого дня.
Глава 50
На чистую воду
К концу ноября небо напрочь затянуло серым свинцом, а дни стали едва ли не холоднее ночей. Настроение у всех было препаршивым, но отнюдь не из-за погоды, а по другой, более очевидной причине: от Роджера Уэйкфилда до сих пор не было вестей.
Мы наперебой выдвигали разные предположения, но Брианна молчала. Она приняла решение, оставалось лишь ждать, чтобы Роджер тоже определился, чего хочет… если он еще этого не сделал.
И все же на ее лице изредка мелькал страх, приправленной злостью, и сомнения нависали над нами снежными тучами.
Где же он? И что будет, когда – если – он все-таки объявится?
Я решила отвлечься от всеобщего раздражения и навести порядок в кладовой. До зимы оставалось всего ничего, грибы и ягоды давно сошли, урожай в саду собрали, продукты заготовили. На полках выстроились мешки с орехами, тыквами и картофелем, горшочки с сушеными помидорами, персиками и абрикосами, головки сыра и корзины с яблоками. С потолка свисали связки лука и чеснока, вяленой рыбы; на полу громоздились мешки с мукой и бобами, глиняные банки с квашеной капустой, бочки с соленой говядиной и свининой…
Я пересчитывала запасы, словно белка – свои орехи, и душа моя радовалась изобилию. Что бы ни случилось, голодать нам не придется.
Выбравшись наконец из кладовой с куском сыра в одной руке и чашей бобов – в другой, я услышала тихий стук в дверь. Дверь приоткрылась, и в щели возникла голова Иэна. Он рассеянно осмотрел комнату.
– А Брианны нет?
Поскольку ответ был очевиден, Иэн вошел, приглаживая спутанные волосы.
