сомневался, что за каждым его движением следят.
Возможно, его отобрали у Фрейзера и того парня, но зачем? Скорее всего, Фрейзер сам отдал его индейцам. Для чего? Что с ним сделают?
Близилась ночь, тени под деревьями росли.
Попробовать сбежать? В ночном лесу? Куда? Единственный возможный вариант – вниз по склону. Индейцы потому и ведут себя так беспечно, что знают: никуда он не денется…
Стараясь не думать, чем вызвана их уверенность, Роджер встал. Сперва нужно решить более насущные проблемы, иначе мочевой пузырь вот-вот лопнет. Он с трудом принялся распускать завязки на штанах – опухшие пальцы совершенно не гнулись.
И все же он с облегчением выдохнул: руки пострадали не так сильно, как казалось. Отекли, конечно, но, судя по острому покалыванию, кровоснабжение восстанавливалось, и серьезных повреждений нет.
Однако облегчение тут же сменилось слепящим гневом, напрочь выжигающим боль и страх: на правом запястье Роджер увидел черный округлый синяк – отпечаток большого пальца, четкий, словно издевательская подпись.
– Убью, – пробормотал Роджер. Ярость бурлила в животе, он чувствовал во рту ее ядовитый привкус. Роджер посмотрел вниз по склону, не зная, в той ли стороне находится Фрейзер-Ридж. – Еще встретимся, ублюдок, – процедил он сквозь зубы. – Вы оба – ждите меня. Я вернусь.
Правда, будет это нескоро. Индейцы поделились с ним едой – каким-то тушеным мясом, которые они голыми руками доставали прямо из кипящего горшка, – но в целом по-прежнему игнорировали. Роджер пытался заговорить с ними на английском, и французском, и даже немецком (хотя знал всего-то пару слов), однако ответа не услышал.
После ужина его снова связали: скрутили лодыжки, а на шею набросили ремень, другой конец которого закрепили на запястье одного из похитителей. Одеяла ему не дали – то ли не сочли нужным, то ли запасного просто не было, – поэтому Роджер всю ночь дрожал от холода, пытаясь как можно ближе подобраться к затухающему костру и при этом не затянуть петлю на горле.
Он не думал, что заснет, но, измученный болью, вскоре вырубился. Сон, впрочем, был неспокойным, полным бессвязных кошмаров; Роджеру все время казалось, что его душат.
Следующим утром они отправились в путь. На сей раз Роджеру пришлось идти пешком: петлю на шее распустили, а вот веревка на руках другим концом теперь крепилась к лошадиной упряжи. Он изредка спотыкался, падал и вновь вставал на ноги, несмотря на ушибы и ломоту в костях. Было у него подозрение, что если он не поднимется, лошадь просто-напросто потащит его за собой.
Судя по солнцу, они двигались на север. Впрочем, это мало что ему говорило, ведь Роджер понятия не имел, откуда они начали путь. С другой стороны, вряд ли они далеко отошли от Фрейзер-Риджа – он был без сознания несколько часов, не дольше. Он смотрел на копыта лошади, мысленно прикидывая ее скорость. Входило две-три мили в час, такой темп он выдержит без особого труда.
Так, теперь ориентиры. Роджер не знал, откуда его забрали и зачем, но если он хочет вернуться, нужно запомнить дорогу.
Утес, футов сорок высотой, поросший косматой травой; с краю выглядывает кривая хурма с яркими рыжими плодами.
Они поднялись на вершину хребта, откуда открывался невероятный вид на соседнюю гору: в сверкающее небо вздымались три острых пика. Роджер запомнил, что левый выше других.
Потом ручей – или река? – на дне небольшого ущелья. Индейцы погнали лошадей вброд, и Роджер по пояс промок в ледяной воде.
Они все ехали и ехали, куда-то на север. Похитители с ним не разговаривали, и к концу четвертого дня Роджер понял, что утрачивает восприятие времени, впадая в транс, рожденный усталостью и молчанием гор. Он вытянул из кромки пальто длинную нить и принялся завязывать на ней узлы по количеству дней; эти крохотные узелки помогали ему удержаться в реальности и хоть как-то оценить пройденное расстояние.
Он вернется. Во что бы то ни стало он вернется во Фрейзер-Ридж.
На восьмой день ему улыбнулась удача. Они забрались высоко в горы; накануне миновали перевал и теперь спускались по крутому склону. Пони фыркали, осторожно переставляя ноги, потому что при каждом движении поклажа на седле скрипела и опасно раскачивалась.
Потом дорога резко забрала вверх, и пони вовсе замедлили шаг. Роджеру удалось даже получить небольшую передышку; он поравнялся с лошадью и ухватился за кожаную упряжь, вынуждая животное волочь его на себе.
Индейцы тоже спешились. Роджер плелся в конце – и, прищурившись, внимательно смотрел в спину тому, кто вел его лошадь. Держался он одной рукой, а второй, прикрываясь полой пальто, незаметно дергал узел на поводьях.
Прядь за прядью конопляная веревка понемногу ослабевала, пока наконец к лошади его не привязывала одна лишь тонкая нить. Роджер выжидал подходящий момент, обливаясь потом от страха – вдруг он выдаст себя, вдруг они решат сейчас разбить лагерь, вдруг кому-нибудь из индейцев взбредет в голову проверить путы?..
Однако они не остановились, и индеец не обернулся. Сейчас! Сердце Роджера радостно заколотилось, когда первый пони свернул на узкую оленью тропку. Земля там резко уходила вниз, футов на шесть, потом снова выравнивалась, переходя в пологий, заросший густым лесом склон. Идеальное место для побега.
Один пони уже перебрался через узкий участок тропы, за ним последовал второй. Потом третий – и настала очередь Роджера. Он прижался к
