вместо человеческих детенышей. Правда, непонятно, что волшебному народцу могло понадобиться от Фанни Бердсли?
Я огляделась еще раз, высматривая следы. Ничего. Над нами нависал глиняный козырек с бахромой налипшего снега. Неподалеку журчал ручей и вздыхали на ветру деревья. На пружинистом слое игл – никаких отпечатков: ни копыт, ни ног, ни лап.
–
– Что?.. Нет, до Браунсвилла всего-то час езды. Ну, может, два, – поправился он, взглянув на затянутое молочной пеленой небо, все сильнее сыпавшее снегом. – Теперь, когда светло, я знаю, где мы.
Он закашлялся, сгибаясь пополам, и протянул мне чашку с платком.
– Вот, саксоночка. Покорми бедного
– А здесь есть другие поселения, кроме Браунсвилла? Ей было куда идти?
Джейми хмуро покачал головой. Падая на его горячую кожу, снег таял и сбегал по лицу ручейками.
– Насколько я знаю, нет.
Пока я кормила ребенка, Джейми подоил остальных коз и вернулся с ведром теплого молока. Мне хотелось чего-нибудь погорячее – от мокрой соски пальцы совсем онемели, однако жирное молоко со сливочным вкусом было на удивление сладким и приятной тяжестью легло в желудок.
Ребенок перестал сосать и от души намочил пеленки – значит, здоров; вот только совсем не ко времени, потому что мой лиф тоже пропитался насквозь.
Джейми опять развязал седельные сумки в поисках сменного платья для меня и чистых тряпок для ребенка. К счастью, моя кобыла везла мешок с льняными бинтами. Джейми стал пеленать младенца, пока я неуклюже пыталась поменять сорочку, не снимая при этом юбок и плаща.
– Н-надень плащ, – велела я Джейми, стуча зубами. – А то ум-мрешь от черт-товой пневмонии.
Он улыбнулся, хотя кончик носа на бледном лице заметно отливал красным.
– Все хорошо, – прохрипел Джейми и откашлялся. – Хорошо, – повторил он тверже и вдруг замер, изумленно распахивая глаза. – О, посмотри. Это девочка.
– Правда? – Я встала рядом на колени.
– Такая страшненькая. – Он задумчиво разглядывал ребенка. – Хорошо, что у нее богатое приданое.
– Вряд ли в ее возрасте ты был симпатичнее, – укоризненно сказала я. – Ее даже не обмыли, бедняжку. А что за приданое?
Джейми пожал плечами, подсовывая под ребенка сложенную тряпицу.
– Отец умер, мать исчезла. Братьев и сестер у нее нет, больше заявить о своих правах на ферму Бердсли некому. А ферма-то хорошая, не говоря уж о товарах в той комнате. Ну и козы, само собой. – Он с улыбкой покосился на Хирама с его гаремом. – Теперь это все ее.
– Выходит, она очень богатая маленькая девочка?
– Ага, которая только что обделалась. Ты нарочно ждала, когда я тебя переодену? – сердито спросил он у ребенка.
Та, ничуть не смущаясь, сонно моргнула.
– Что ж, ладно, – вздохнул Джейми. Он встал с другой стороны, укрывая ее от ветра, приподнял шаль и одним ловким движением вытер черноватую слизь.
Девочка казалась вполне здоровой, хоть и мелкой. Она походила на куклу с выпирающим от молока животом. В этом-то и беда – такая маленькая, без капельки жирка, она очень быстро замерзнет и умрет.
– Следи, чтобы не застыла. – Я сунула руки под мышки, согреть их перед тем, как взять ребенка.
– Не волнуйся, саксоночка. Сейчас вытру ее хорошенько и… – Он вдруг нахмурился. – Саксоночка, это еще что такое? Неужели синяк? Глупая женщина что, уронила ее?!
Джейми держал попку ребенка на весу. Чуть выше маленьких ягодиц виднелись синеватые пятна.
Это были не синяки. И в какой-то степени они объясняли, почему ребенка бросили.
– С девочкой все в порядке, – заверила я, натягивая один из платков миссис Бердсли на лысую макушку. – Это монгольское пятно.
– Что?
– Ребенок черный, – пояснила я. – По крайней мере, наполовину.
Джейми моргнул и опустил голову, хмуро вглядываясь под платок.
– Да нет же! Саксоночка, она бледнее тебя.
И правда – ребенок был таким белым, что, казалось, в нем вовсе нет крови.
– Темнокожие дети обычно рождаются светлыми, и только спустя пару недель кожа чернеет. Но на спине у них почти всегда есть такие пятна.
Джейми провел рукой по лицу, сморгнув с ресниц снежинки.
