вечно, ну, или по крайней мере еще час-другой. Она коротко и нежно погладила его голову, а потом отошла, чтобы зажечь свечу от очага.
– Ты, должно быть, умираешь с голоду. Приготовить тебе что-нибудь?
– Нет. То есть… да. Пожалуйста.
Последние остатки сна испарились, как только он понял, что действительно очень хочет есть. После остановки у ручья они больше не делали привалов, Джейми не терпелось вернуться домой. Роджер не мог вспомнить, когда ел в последний раз, но до этой минуты не ощущал даже намека на голод.
Он набросился, как дикий зверь, на хлеб с маслом и джемом, которые она принесла ему. Он ел совершенно бездумно, и прошло несколько минут, прежде чем он, дожевывая последний кусок, догадался спросить ее:
– Как твоя мать?
– В порядке, – ответила она, необычайно похоже изображая Клэр с ее по-английски твердой верхней губой. – В полном порядке. – Она гримасничала, и Роджер тихо засмеялся, машинально оглядываясь на детскую кроватку.
– Так все-таки?
Бри изогнула бровь, глядя на него.
– А ты как думаешь?
– Нет, – признал он, становясь серьезней. – Но вряд ли скажет тебе правду. Она не хочет, чтобы ты беспокоилась.
Она издала грубоватый гортанный звук в ответ на это замечание и повернулась к нему спиной, откидывая с шеи копну волос.
– Поможешь мне со шнуровкой?
– Ты звучишь прямо как твой отец, когда делаешь этот звук, – только выше. Тренировалась? – Он поднялся и расслабил завязки на платье, а потом занялся и корсетом. Подчиняясь импульсу, Роджер запустил руки под платье и положил их на теплую округлость ее бедер.
– Каждый день. А ты тренировался? – Она наклонилась назад, прижимаясь к нему, и его руки поднялись вверх, обхватывая груди.
– Нет, – признал он. – Это больно.
Это была идея Клэр: он должен был распеваться, повышая и понижая голос, чтобы расслабить связки и, если повезет, вернуть его оригинальное звучание.
– Трус, – сказала она, но голос прозвучал так же мягко, как прикосновение ее волос к его щеке.
– Да, так и есть, – ответил Роджер тихо. Было больно, но его тревожила не физическая боль. Эхо его прежнего голоса внутри, его мощь и легкость, оказывалось рядом с невразумительными звуками, которые теперь с таким трудом извлекались из горла: хрипы, писк и клокотание. «Как будто подыхающая свинья пытается перекричать ворону», – подумал он с отвращением.
– Это они трусы, – сказала Бри по-прежнему мягко, но в голосе зазвучали железные нотки. Она слегка напряглась в его объятиях. – Ее лицо! Ее бедное лицо! Как они могли? Как вообще кто-то может сделать нечто подобное?
Ему неожиданно привиделась Клэр, обнаженная, сидящая у пруда: грудь залита кровью из только что вправленного носа. Он подался назад, почти отдернув руки от ее груди.
– Что? – спросила Бри удивленно. – В чем дело?
– Ни в чем. – Он вытащил руки из-под платья и отступил назад. – Я эээ… Есть у нас молоко?
Брианна странно посмотрела на него, но сходила в кладовую у заднего двора и принесла кувшин молока. Роджер жадно пил, пока она по-кошачьи внимательно наблюдала за ним, раздеваясь и облачаясь в сорочку.
Бри присела на кровать и стала расчесывать волосы, чтобы заплести на ночь в косу. Повинуясь порыву, он потянулся к ней и забрал щетку. Он без слов запустил пальцы в гущу ее волос, приподнимая их и убирая от лица.
– Ты такая красивая, – шептал он, чувствуя, как слезы снова защипали глаза.
– Ты тоже. – Она положила руки ему на плечи и осторожно опустила его на колени перед собой. Бри вопросительно заглядывала ему в глаза, и он, как мог, старался не отводить взгляд. Тогда она слегка улыбнулась и потянулась к шнурку, который стягивал его волосы.
Они рассыпались по его плечам пыльным черным облаком, источая запах гари, лошадей и несвежего пота. Он запротестовал, когда она взяла расческу, но Бри не обратила на это внимания и заставила его склонить голову к ней на колени, пока она выбирала сосновые иглы и колючки паслена из его волос, медленно расчесывая спутанные пряди. Его голова опускалась все ниже и ниже, и в конце концов он уткнулся в ее бедра, вдыхая знакомый аромат.
Это напомнило ему средневековые полотна: преклоняющие колена грешники, головы покаянно опущены. Пресвитериане не исповедуются на коленях, так делают только католики. В такой же темноте, скрытые от чужих глаз.
– Ты не спросила меня, что случилось, – прошептал он наконец в темноту ее бедер. – Отец рассказал тебе?
Роджер слышал ее участившееся дыхание, но голос казался спокойным, когда она ответила.
– Нет.
