Но так бывало всегда, как может отметить всякий, кто размышлял об истинных путях и обычаях жизни. Однако я должен продолжить свое повествование и записать то, что воспринял и ушами и пальцами; я уже упоминал, что, спускаясь по Великому Склону, ощутил перемену воздуха; воистину, я оказался в новых, неизведанных глубинах, лежавших ниже тех, на которых располагался Великий Редут. Я находился внизу, окруженный кромешной тьмой, и воздух здесь был плотнее, напоминая воздух нашего времени. Впрочем, я не знаю, в какой именно мере, и ориентируюсь на чистую догадку.
Воздух действительно сделался плотнее и активнее, потому что вода, когда я стал ее разводить, вскипела в чаше и даже выплеснулась из нее. Мысль сия о многом говорила моему рассудку, пока я готовился к трапезам посреди Вечной Ночи, царящей на Великом Склоне.
Словом, вы уже знаете о том, что приходило мне в голову, о больших и малых чудесах, случавшихся со мной, и тем самым разделяете и мои открытия, и мои тревоги. К этому времени, как я уже говорил, мой спуск длился уже шесть дней; мне казалось, что я уже погрузился в самые недра мира, ибо пути моему не было конца.
И когда я был готов окончательно поверить в это, передо мной замаячил слабый и неровный свет. Не знаю, способен ли я передать на бумаге свое великое ликование и надежду: душа моя уже истосковалась по благословенному свету; и я все время надеялся, что спускаюсь не в полный мрак.
Поднявшись на колени, я поглядел, напрягая зрение: и вот — внизу был свет. Но вдруг мне показалось, что надежда и фантазия одурачили меня и что нет его. Но, поглядев снова, я убедился в том, что вижу огонь. О! Меня разрывало желание броситься вниз, пробежать остаток пути, и я покорился ему. Но, не успев сделать и нескольких шагов, споткнулся, ощутив жестокую боль. Пришлось покрепче стиснуть зубы, прежде чем боль оставила меня.
После этого я вновь опустился на четвереньки; так прошло более часа, я часто глядел вдаль, и свет сделался более очевидным, однако он не прекращал мерцать самым странным образом. Через шесть часов я уже решил, что приблизился к источнику света. Чувства мои обманули меня: свет колыхался где-то вдалеке, до него было еще три часа ходу. Все это время я спускался вниз, но склон стал теперь не столь темным.
Наконец я остановился и поднялся на ноги, чтобы лучше видеть свет. В тот же самый миг послышался далекий звук, — словно некое странное чудовище трубило в ночи. Я немедленно опустился на четвереньки и попытался вжаться в землю между камней, чтобы приближающейся неведомый зверь не заметил меня.
Однако я ничего не увидел и еще час спускался по склону, а звук тем временем становился все сильней и сильней.
Когда же, наконец, я воистину приблизился к источнику света, еще скрытому огромными скалами, то повернул налево и шел половину мили. Свист же становился все громче и громче, и теперь казалось, что сама земля изрыгает дикий вопль. Я старался идти осторожнее, а потом, преклонив колена между трех скал, принялся рассматривать дальнейший путь.
Тут я понял, что нахожусь в огромном ущелье; левая сторона его находилась далеко от меня, и я видел ее, лишь когда пламя вспрыгивало повыше. Справа оно с постоянной яркостью освещало откос ущелья, уходивший вверх, в Вечную Ночь. Передо мной маячила цепочка далеких и неясных огней. Словом, я наконец достиг окончания Великого Склона, однако ущелье уводило в глубины более далекие.
Наконец я возобновил путь, и скалы передо мной расступились, как говорят моряки, открыв синее пламя, извергавшееся из земли, посреди великих утесов, похожих на собравшихся на поклонение гигантов.
Сие пламя не слишком озадачило мой рассудок, успевший увязать далекое зарево со свистом и ревом. Однако порожденное природой удивительное зрелище потрясало чувства; пламя плясало, иногда съеживаясь до какой-нибудь сотни футов, а потом с оглушительным ревом взмывало к предельным высотам, образуя ослепительный факел, футов, должно быть, в тысячу, который освещал тогда бока ущелья, и я мог видеть его во всю ширину, — на семь примерно великих миль, удивительно ясно и четко, тогда-то становился заметным и откос горы, составлявшей правую сторону ущелья во всей ее погруженной в ночь беспредельности.
Вполне естественно, что я довольно долго глазел на это чудо и успел хорошенько осмотреться. Вокруг меня лежала пустыня. И на всем многомильном протяжении своем она была покрыта унылыми камнями. Передо мной простиралось великое ущелье, то тут, то там освещенное далекими огоньками, как бы выплясывавшими каждый свою пляску.
Вновь хорошенько приглядевшись к Великому Пламени, я не заметил возле него признаков жизни, а потому отправился дальше. Долго шел я в свете синего огня; нередко передо мной ложилась длинная тусклая тень, а потом, — о! — внезапная вспышка вдруг озаряла ущелье восхитительным светом, и тень моя густела и укорачивалась.
Я часто поворачивался, чтобы поглядеть на пляску огромного пламени, величавую и для глаз, и для моего духа… пламени, знающего Великую Вечность. Я даже попытался представить себе те несчетные века, в течение которых огонь вершил свою пляску у подножия Великого Склона, не имея и единого зрителя. Поймите же и вы все запустение того края, ощутите глубину моего одиночества.
Спускаясь вниз, я слышал неумолчный рев, доносившийся уже из-за моей спины; горы отражали звук, посылая следом за мной странное и полное тайн эхо. Холодный пронзительный свист нередко преображался в достойное чудовища бормотанье, и я пригибался, чтобы спрятаться среди булыжников и валунов… как знать, не собралась ли какая-нибудь тварь наброситься на меня.
Шесть часов шел я вперед, иногда припадая к земле в припадке внезапного испуга.
Но прошло время, и рев превратился в трубный глас, тот в свой черед обрел громкость свиста, но отголоски все еще преследовали меня в ночи. Ну а потом настала тишина, извечно царившая в этом ущелье, если забыть про рев газового фонтана. Надеюсь, вы поймете меня. За время своего спуска по Великому Ущелью, я миновал четыре огня, которые видел от подножья Склона; первый, второй и четвертый оказались голубыми, третий же был зеленым; причудливая пляска их бросала дрожащие тени на ложе ущелья. От них исходил то посвист, то негромкий и странный стон, словно бы газ встречал преграду на своем пути. Факелы эти я миновал без приключений, не увидев ничего нового. Далекие отблески огромного газового фонтана я увидел в первую треть седьмого дня моего пути вниз по Великому Склону, после чего в тот день прошло уже шестнадцать часов. И как вы догадываетесь, я вовсе не ел после того, как увидел свет, потому что уже привык к голоду, но прошло девятнадцать часов после моего пробуждения, и все это время я провел в трудах.
И я огляделся, чтобы найти надежное место для сна, которое отыскалось почти сразу: вокруг были только скалы и камни, и я скоро заметил нишу между двумя огромными валунами.
Тогда я съел четыре таблетки, — столько, сколько положено, лишняя не прибавила бы сил, а потом сделал себе воды; она забурлила, но я успел заметить, что из хорошей щепотки получается большая кружка, факт сей я объясняю густотой воздуха, которая придает химии дополнительную силу. А потом заснул, устроившись привычным образом с Дискосом на груди, но, засыпая, с лаской думал о Наани, как делал сотню раз после того, как приблизился к дарующим надежду огням ущелья.
В ту ночь мне приснилось, что Слово Власти затрепетало в ночи; однако я не проснулся, и поэтому не знаю, был ли то сон или нет.
Проснувшись через семь часов, я вспомнил об этом, но мог быть уверен лишь в том, что уцелел во время сна; голова моя и конечности отяжелели, призывая к дальнейшему отдыху, но было уже довольно.
Поев и попив, я надел снаряжение и прицепил к поясу Дискос, потому что пробираться по россыпи огромных камней можно было только пользуясь обеими руками. А потом восемнадцать часов шел сквозь сумрак, царивший в огромном ущелье, сделав остановки на шестом и двенадцатом часу, чтобы поесть.
И когда закончился восемнадцатый час, я остановился, чтобы поесть и отдохнуть и скоро уснул среди скал. В тот день я миновал двадцать три пляшущих огня, пять из них извергали белое пламя, остальные были синими или зелеными. Они дергались, излучая странный и неровный свет, но лучи его были истинными, и дух мой пребывал в покое.
Проспав шесть часов, я проснулся, не желая вставать, но заставил себя подняться, а потом ел и пил; и, надев на себя снаряжение, направился вниз по ущелью. А на шестом часу после того, как я ел и пил, я пришел к месту, где уже не было высоких пляшущих языков пламени и тьма уже наложила свою лапу на этот край. Тем не менее, я шел не во тьме: то тут, то там на земле трепетал огонек, крохотные язычки вспыхивали и исчезали, появляясь в другом месте. Словом, свет здесь то рождался, то умирал между камней, и над унылым ущельем как бы висело светлое марево.
Отправившись дальше, я ощутил повисший в воздухе тяжелый запах. Здесь из земли со странным пыхтением вырывались опасные газы. Огненные язычки сотнями тысяч выпрыгивали между камней, а потом исчезали и снова возникали по обе стороны от меня; мне то казалось, что я иду в самом сердце страны огня, а потом я вдруг оказывался в глубинах Вечной Ночи. Странное, ни с чем не сравнимое ощущение.
Ядовитые газы все более и более докучали мне, они уже покушались на мое здоровье: мне казалось, что я вот-вот задохнусь от запаха очередной струйки, сочившейся между камней.
Вспыхивая, погасая и взмывая, огоньки хлопали, — словно камешки, плюхающиеся в тихий пруд, тем самым только подчеркивая царивший в ущелье вечный покой.
Но я преодолел это место… попытайтесь представить себе мою одинокую фигуру среди камней ущелья. Наконец настал восемнадцатый час, и я нашел место, пригодное для сна, ел, пил и быстро погрузился в сон. Здесь я должен сказать, что, находясь в этом ущелье, не испытывал страха перед силами Зла. Я ощущал, что живое существо не может обитать посреди этих безмолвных скал. Наверно, ущелье не видело живой души целый миллион лет. Так мне казалось, и я надеюсь, что вы поймете настроение моего сердца; тем не менее, засыпал я всегда со сладкими и тревожными думами о Единственной.
Долгие и усердные труды мешали моему сердцу горевать о ней, однако меня влекло к Деве всем существом, и я часто с лаской думал о Наани. Попытайтесь представить себе, каким опасностям я подвергал себя ради нее.
Через шесть часов я проснулся и с трудом заставил себя подняться; сонливость одолевала меня, и я с трудом полностью стряхнул ее. Сперва я видел в этом влияние более густого воздуха, но, скорее всего, такое воздействие оказывал на мои легкие наполнявший ущелье газ. Если бы у меня был спутник, он смог бы заметить, что стало теплей; прикосновение к камням сделалось приятным, а уют и отдых склоняют человека ко сну.
Наконец, последние газовые огоньки остались позади, и, поглядев вперед, я увидел перед собой серые сумерки, над которыми в черноте ночи маячили красные отблески. Гадая, что еще ожидает меня впереди, я заторопился среди валунов.
После, ев и пив на шестом и двенадцатом часу и продолжив свой путь, я оказался у крутого поворота; ущелье уходило налево, и вдали горел яркий красный огонь. Удивившись всем сердцем, я устремился к этому месту, так хотелось мне узнать, что производит такой свет. Сам я находился тогда в густом мраке возле крутой и высокой стены ущелья. Лишь вдалеке было видно, что ночь сделалась красной.
Я шел вперед очень быстро и наконец обнаружил второй поворот направо и на семнадцатом часу вступил в него. Со всей осторожностью пробираясь между камней, я попытался увидеть этот сильный источник красного света.
Наконец, обогнув выступ горы, я увидел внизу перед собой Страну Великих Морей и горящих вулканов, высившихся посреди вод и наполнявших сей край багровым светом. Представьте же, с каким чувством, в каком в безмолвном удивлении смотрел я, единственное живое существо во всей оконечности Ущелья, на этот удивительный свет, на мгновение поверив, что действительно приблизился к Меньшему Редуту. Тем не менее, я немедленно понял, что это не так.
