– А?
– Бар. «Овца и мельница». Он был здесь, а теперь его нет. Когда он сгорел?
Парень выпустил длинную нитку слюны, ухмыльнулся и вяло взмахнул руками:
– Пы-ых… пы-ых… сгорел… пы-ых… его нет… – он как-то по-птичьи повернул голову, посмотрел на меня правым глазом и забормотал: – Это эльфы… они идут… мы забрали их женщин… мы забрали их пиво… они спалят все бары… мы все сгорим в пламени их гнева…
Парень явно только что сожрал дозу грибов-паутинок и внятно мог рассказывать только свои видения и бредни. Толку от него не было. Я развернулся и пошел к дому Леви Мелта. Первое потрясение прошло, и теперь я почти физически чувствовал, как все у меня внутри покрывается коркой льда. Я знал, что мне скажет Леви.
Но Леви мне ничего не сказал. Он и дверь не открыл. Я не успел даже постучать, как сдавленный голос с той стороны произнес:
– Уходи, Макс. Я тебя прошу – уходи. Пожалей если не меня, то хоть моих детей.
Я опустил руку и зашагал вперед по улице, не зная точно, куда мне теперь идти. Ноги сами понесли меня в бар «Поросенок и соловей». Юл собирался его покупать. Может…
Бар был открыт. У меня затеплилась крохотная надежда, которая погасла, как только я зашел вовнутрь. За стойкой хозяйничал Снейк – бывший (или настоящий?) владелец. Я подошел и с грохотом положил меч на стойку.
– Здравствуй, Снейк. Я зашел узнать, что произошло с «Овцой и мельницей», и я думаю, что тебе лучше об этом мне сказать.
Снейк поднял на меня глаза, и на его лице промелькнула целая гамма чувств: страх, отчаяние и, наконец, какая-то безысходность. Он обмяк и тяжело опустился локтями на стойку.
– Здравствуй, Макс. – Он тяжело вздохнул. – Зачем ты сюда пришел, да еще и утром? Ты смерти моей хочешь? Я верну все деньги – я ни монетки не потратил. Надо было ночью приходить… Теперь я покойник.
– Я пришел не за деньгами. Я пришел узнать, что произошло. Я вернулся в город только вчера. Итак, я задам тот же вопрос еще раз – что произошло с «Овцой и мельницей»? Что произошло с Юлом и Мартой?
Снейк вздохнул еще тяжелее, хотя это вряд ли было возможно.
– Пойдем на кухню, не нужно торчать в зале.
– …им вроде бы ничего и не надо было. Во всяком случае, вопросов никаких не задавали и денег не требовали. Меня самого там не было, но Мелт рассказывал. Они ведь всех соседей разбудили и на улицу выгнали… Ну, чтобы видели, значит. Вывели Юла и подпалили все.
– А Марта?
– А Марта там осталась. Они Юла держали, пока все не догорело, а потом горло ему перерезали… И, естественно, ни полиции, ни стражи. А наши дружинники испугались. Понимаешь, ведь одно дело – грабителей погонять или вора к столбу привязать, а тут уже вроде как война. Они ведь и не таились- то.
– Люди Большого?
– Да. Хотя все новые какие-то. Никого из тех, кто в нашем районе ошивался, не было. Все незнакомые. Потом уже Пескарь – парень, которому я плачу, рассказывал, что Большой новую команду где-то набрал. Непонятно, чем они занимаются. Наши… ну… местные, вначале переживали, что их спишут, но сейчас успокоились. Те – сами по себе, наши – сами по себе. Слушай, Макс, я тут в «Поросенке» вроде как снова начал хозяйничать… Ну, Юла ведь убили, а тебя не было. Но все деньги, что Юл мне заплатил, они здесь. Если у Юла есть родные…
– Нет у него никого. Не было…
– Тогда они, наверное, твои?
– Наверное. Я их заберу попозже. Может быть, заберу.
По пути в гостиницу мне больше ни о чем не думалось. Даже сил себя клясть не было. Можно было сколько угодно переводить стрелки на Виктора и обвинять его во всех мыслимых и немыслимых грехах и ошибках, но я-то знал – в том, что произошло с Юлом, моя и только моя вина. Большого нужно было убить сразу после Креста. Нельзя оставлять живого врага у себя за спиной. Ни при каких обстоятельствах нельзя. Я же знал, что Большой захочет отомстить за своего генерала. Даже не то что захочет – для него это единственный вариант. У него просто выбора нет. И у меня не было, а я подумал, что есть. Поэтому Марту и Юла убили.
Все наши торчали в номере. Ни слова ни говоря я начал закидывать вещи в мешок.
– Питер, вы куда-то собрались?
– Да.
– Мы отправляемся завтра утром.
– Счастливого пути.
– Не понял?
– Я уволился.
