мистера Вальтера Скотта, три старых билетика в Воксхолл-Гарденз, спрятанных в сложенном листе бумаги, отрезок зеленой тесьмы, четыре фартинга в жестяной коробочке в форме сердца и Библия.
– Писем нет, – покачала головой Хелен, изучая небольшой набор предметов. – Говоришь, ее мать живет на севере? Разве она не пишет своей дочери?
– Может, она не умеет писать, – пожала плечами Дерби.
Скорее всего. И все же обидно, что они не нашли адрес. Хелен выудила билетики в Воксхолл-Гарденз из бумажных доспехов. Им было уже несколько лет, и они покрылись грязью. Скорее всего, горничная нашла их на земле, ей понравился красивый рисунок на билетиках, и она решила забрать их себе. Хелен вздохнула и вложила их обратно в конвертик.
После стольких усилий она испытывала разочарование от того, что не обнаружила ни одной улики, которая помогла бы им отыскать Берту.
Хелен взяла в руки Библию в черной кожаной обложке. Очень стильное издание для простой горничной. Вероятно, книгу ей подарили или дали в награду, а значит, на форзаце должны быть послание и подпись дарителя. Девушка открыла книгу и разочарованно вздохнула. На листе чернело только имя Берты. Хелен прижала большой палец к золоченым краям страниц и принялась быстро их листать. В середине она остановилась, заметив, что в Библию что-то вложено: две тонкие открытки. Хелен достала их, не сразу осознав, что изображено на верхней открытке.
– Что там? – Дерби наклонилась к сундуку, осветив безобразное изображение. – Господи боже!
Там была нарисована голая женщина, лежавшая на кровати, раздвинув ноги, а на нее сквозь линзы лорнетов с любопытством смотрели мужчины. Подпись в углу показалась Хелен знакомой.
– Это Роулендсон. – Девушка уставилась на картинку, не веря своим глазам. Этот факт шокировал ее больше самого изображения. – Как он мог нарисовать подобное? Его картины висят в Королевской Академии художеств!
Изображение на другой открытке не принадлежало кисти Роулендсона и выглядело еще более скандальным. Голая женщина стояла на коленях, а над ней, как жеребец над кобылой, нависал возбужденный мужчина.
– Зачем Берте такие отвратительные вещи? – Дерби пошатнулась. – О, миледи, неужели я ошиблась и она все-таки сбежала в Ковент-Гарден?
Хелен затошнило от ужаса, но она не могла отвести глаз от картинки. Разумеется, она знала, как выглядит мужское достоинство, по греческим статуям в Британском музее, но никогда не видела его таким большим и твердым. Разве это
– Миледи, вам станет нехорошо, если вы будете глядеть на эту дрянь. Спрячьте их.
Хелен запихнула карточки обратно в Библию и занесла было ее над сундуком, как в голову ей пришла мысль, что подобной непристойности не место в святой книге; она вытащила картинки и перепрятала их в «Деву озера».
– Надо уходить, Дерби.
Горничная понимающе кивнула, сочувствуя хозяйке. Они дрожащими руками уложили вещи Берты обратно в сундук, закрыли его и задвинули под стол.
– Как поступим с замком? – спросила Дерби.
– Не знаю, – честно призналась Хелен и поднялась на ноги. Ей хотелось как можно скорее уйти из комнаты, подальше от жутких картинок.
Дерби поставила подсвечник на каминную полку, потушила фитиль и последовала за Хелен в темный коридор. Они вернулись тем же путем, и успокаивающий храп Барнетта преследовал их до самой лестницы. Выбравшись в серый мрак главного холла, Хелен оглянулась. На мгновение ей почудилось, что в закутке, ведущем во двор, виднеется человеческая фигура, сотканная из плотной тьмы. Она моргнула, и тень исчезла.
Глава восьмая
На следующее утро, когда Хелен одевалась к семейной молитве, обе девушки молчали. Дерби заикнулась было о карточках, но Хелен подняла руку, давая понять, что не хочет продолжать разговор. Она три часа ворочалась в постели и не могла уснуть, только о них и думая. Лучше отложить их на заднюю полку сознания, по крайней мере, пока в душе не улягутся вызванные ими потрясение и странное беспокойство.
К счастью, тетушка распланировала день Хелен так, что возможностей для размышлений наедине с собой не оставалось. Первым делом они прошлись по магазинам в поисках легкой ткани для платья, чтобы отнести ее швее мадам Гортензии, а также шерстяной ткани, из которой мистер Дюрей сшил бы Хелен костюм для верховой езды. Затем девушку ждала бесконечная череда визитов, закончившихся к ужину на небольшом частном балу у семьи Линдси. Вечер тянулся долго, и чудовищные образы с открыток норовили пробраться обратно в голову, но всякий раз Хелен жестко выталкивала их прочь, отвлекаясь на разговоры и танцы.
Воспоминания нахлынули на Хелен с новой силой в воскресное утро в церкви.
Преподобный Хейли читал страстную проповедь, осуждая безбожные развлечения, вещал об опасности распутных пьес и балов-маскарадов и постоянно употреблял слова «оголенный» и «плоть»; и Хелен вернулась мыслями к скандальным изображениям. Распутные женщины стояли перед глазами, когда Хелен вместе с дядюшкой и тетушкой опустилась на скамеечку для коленопреклонения и прочла молитву, когда пела «Когда я вижу священный крест»[27], когда смотрела на мемориальные камни в стене, сидя рядом с дядюшкой и тетушкой. Девушка в полной мере осознала
