– Нет!
– Тише, дура, чего разоралась, – тотчас нависла над ней охотница. – Совсем очумела?
Последние ее слова потонули в скрипе тяжелой двери.
Кровососка затаилась, понимая, что накликала беду. От мокрых стен отразился ослепительный, выжигающий глаза свет, и узница зажмурилась, прикрывая собой ребенка.
– Лесана? Ты чего как долго?
Охотница вскочила с топчана, и Ходящая не столько увидела, сколько поняла, что в ее темницу вошел кто-то третий. Мужчина.
Тамир застыл на пороге, с ужасом лицезрея открывшуюся картину: потная роженица, закрывающая собой дитя, кровь на досках, Лесана с вытянувшимся бледным лицом.
– Что у тебя тут творится? – спросил колдун, склоняясь к лежаку. – Она разродилась, что ли?
– Да. Погаси факел, ей же больно.
Парень хмыкнул, но огонь потушил. В узилище снова воцарился белесый полумрак. Кровососка выпрямилась, прижимая к груди ребенка. Не отдаст. Никому.
– Не забирайте… – Несчастная стала сползать с топчана на пол, на колени. – Не забирайте… Все одно ведь умрет, дозвольте оставить, пусть со мной, пусть тут… – бессвязно лопотала она.
Колдун брезгливо отпрянул. Баба была потная, ноги в крови, ребенок в мятом ветхом платке тоже казался каким-то вымазанным, сморщенным и уродливым.
– Почему умрет? – спросил выученик Донатоса, поворачиваясь к Лесане.
– Ему кровь нужна.
– Чья? – глупо спросил Тамир.
– Твоя.
Парень посмотрел на подругу как на дураковатую.
– Моя?
– Да. Мужская. Иначе помрет.
Послушник переводил взгляд с рыдающей матери на Лесану и обратно.
– Одурела? – только и спросил он.
Лесана молчала. Что сказать? Они мало что знали о кровососах. Их столь редко удавалось изловить, что даже для креффов эти Ходящие были тайной неведомой.
Тамир смотрел на плачущую у него в ногах молодую бабу, прижимающую к груди свой бесценный и такой безобразный для него пищащий кулек. И дикая смесь жалости и гадливости охватила колдуна. Он вспомнил негнущуюся походку Айлиши и ее слова про сына, про то, как плачет ребенок в ее разбитой голове.
Нежить говорит, что хочет, но что, если бы Айлиша – его Айлиша! – вот так же попала в стан к Ходящим и рыдала в ногах у вожака стаи, прижимая к груди их ребенка?
– Давай его сюда, – глухо сказал колдун, разрезая ладонь.
Лицо узницы невозможно было описать – оно превратилось в застывшую личину изумления и… благодарности.
Тамир крепко сжал кулак, наблюдая за тем, как струйка черной в свете колдовского сияния крови стекает в раскрытый рот младенца. Тот сразу затих, ловя губами рану, и присосался к жесткой мужской ладони, сладко и жадно причмокивая.
Несколько мгновений он ел, а потом закрыл глаза и задышал спокойно и ровно.
Колдун уже собрался было отвести руку, как к ней припала узница, торопливо и благодарно целуя. Парень выхватил ладонь у кровопийцы и отступил на шаг.
– Довольно. Лесана, выходи.
– Нет.
– Что? – Он перевел на нее недоумевающий взгляд, надеясь, что ослышался.
– Нет. Ее надо вывести.
– Ты сдурела? – Парень постучал пальцем по лбу. – Она – кровосос. Ходящая. Выпустишь, пойдет жрать соседние деревни. Ты в уме? Или совсем рехнулась, роды приняв?
– Я. Ее. Выпущу. – Девушка мрачно уставилась на Тамира и заслонила пленницу собой.
– Только попробуй, – спокойно ответил колдун, понимая, что подруга окончательно повернулась умом от жалости.
– Я – ратоборец.
