понятная, перевести дюймы в сантиметры, а фунты в килограммы – не проблема. У Ольги обучаемость такая, что мне и не снилось, а наглядное пособие в полном нашем распоряжении – условия идеальные. Правда, закончили мы уже сильно после полудня – много нового материала.
Идальго раз двадцать выскакивал наружу, а потом приходил не один, показывая на нас самым разным военным и высказываясь в смысле, что скоро выведет «этих наглецов» на чистую воду. Ну и самолёт не просто так стоял – его активно обслуживали, подвешивая в бомбоотсек бомбы. Они, конечно, сколько-то фунтовые, но на вид – как наши соточки.
Взлетели мы, как только сказали, что готовы. Идальго с нами на месте радиста, которое давно себе облюбовал. И еще два встревоженных авиатора – пилот и штурман. Почему встревоженных? Так управление на этой машине одинарное – только слева. Хотя мест впереди два. Поскольку экзаменовали нас с подругой – я взялся за штурвал, а Оля устроилась рядом – там как раз позиция штурмана. Страхующие заметно волновались, однако взлетели мы правильно – не зря в своё время нас натаскивали на «Дугласе». Хотя нынче в наших руках «Локхид» под названием «Вентура». Эта «птичка» может продержаться в воздухе целых пять часов и пролететь больше двух тысяч километров. Ну да, модель новее, чем старина Ли-2, и всякой всячиной напичкана плотнее.
И вот летим это мы себе, летим по заданному маршруту. Часики тикают, отсчитывая уже третью сотню минут, я просто держу направление и высоту, а подруга трудится, как пчёлка, сравнивая результаты своих вычислений с данными радиополукомпаса. Под нами безбрежная гладь океана и полное отсутствие ориентиров. Смеркается, а до берега примерно час полёта. И тут справа внизу на поверхности воды – тонкий длинный силуэт с торчащей вверх узкой рубкой – подводная лодка.
Радист-идальго её тоже увидел – сыплет в эфир чередой цифр. А я закладываю резкий вираж и опускаю нос, чтобы разогнаться на снижении. На какое-то время цель скрывается из виду, чтобы тут же оказаться точно впереди. Ольга сосредоточенно щелкает переключателями, открывая бомболюки, а я с волнением вижу, что цель быстро погружается. Вот только рубка видна, а вот и перископ исчез буквально у нас перед носом, оставив после себя узкую стрелку расходящегося следа. В этот момент наш аппарат начал «вспухать», освобождаясь от бомб – я поспешил его выровнять.
Через минуту, закрыв бомболюки, Оля выдала направление на аэродром. Судя по расстоянию, горючего как раз хватало. И ещё меня начало трясти – садиться-то придётся ночью. А этот маневр известен мне чисто теоретически.
Тут откуда-то сзади до нас добрались те самые пилот и штурман (думаю, они сидели на местах верхнего и нижнего стрелков) и принялись восторженно вопить о том, что своими глазами видели летящие из воды обломки. Я им не поверил, потому что, во-первых, сумерки, во-вторых – ну что может вылететь из воды с глубины не меньше десятка метров? Да и бомбы у нас были не глубинные.
Сознался я при всём честном народе, что ночному пилотированию не обучен, и уступил место настоящему лётчику. Настоящий штурман тоже вернулся к исполнению своих обязанностей, а мы с Олей пробрались подальше от кабины и устроились поудобней – ещё час лететь. О чем шла речь между нашими «экскурсоводами» – ума не приложу. Но сели мы успешно уже в потёмках. Когда выбрались на поле, было видно, что «идальго» очень огорчён, а пилот со штурманом довольны, словно именинники. Они и позвали нас с собой в просторную палатку, где ждал богато накрытый стол и возбуждённая компания. Только тут я обратил внимание на то, что среди присутствующих трое одеты не в ту форму. А потом пришли снявшие лётную амуницию штурман с пилотом. Они тоже выглядели неправильно. То есть не как все, а как трое особенных.
Не сразу сообразил, что многие фразы произносятся не по-испански, а на каком-то похожем на него языке.
– Хорхе боится, что из-за нашего маленького бомбометания Аргентина вступит в войну с Германией, – сказал штурман, откупоривая бутылку «Белой лошади». – А Педро, – кивок в сторону пилота, – восторженно скорбит о том, что не он сидел у штурвала. То есть скорбит, потому что не он, но в восторге от скорости вашей реакции, дон Хуан. Действия же доньи Хельги просто обворожительны. Чтобы столь своевременно начать бомбометание, нужно иметь просто звериное чутьё.
– Простите, господа! – попыталась добиться ясности моя подруга. – А почему я вижу непонятно чьих авиаторов на аргентинском аэродроме?
– Мы из Бразилии, – пояснил незнакомец, не участвовавший в полёте. – Вчера во время учебного полёта немного заблудились, сожгли лишнего горючего и сели на вынужденную…
– …потому что кое у кого в Буэнос-Айресе невеста, – буркнул Хорхе (идальго). Парни они, – обвёл он рукой собравшихся, – отличные, любят добрую шутку, но вы, господа, – взгляд на нас с Ольгой, – так утомили их своим изучением инструкций, что ребята крепко осерчали. Им домой нужно, а тут сиди и жди, когда пара юнцов начитаются досыта.
– Хотели вас тоже помучить, – смущённо улыбнулся пилот. – Но вы – словно железные – летели и летели, да ещё она, – взгляд на Олю, – постоянно контролировала возможность возвращения.
– А что насчёт войны с Германией? – не понял я.
– Аргентина – нейтральная страна. Ей ни на чьей стороне выступать нельзя, – пояснил Хорхе. – Поэтому утопление немецкой подводной лодки равносильно объявлению войны фашистам.
Вот и этот парень проговорился – не любит он гитлеровцев. Слышно по интонациям. И никто здесь не любит – заметно по реакции аудитории.
– А кто сказал, что это мы её потопили? – искренне удивился я. – Ну видели мы её, ну наблюдали, как погрузилась. Она что, опознала нас? Сообщила кому-то по радио? Подводные лодки они вообще такие – берут и не возвращаются на базу.
– Я передал по радио, что вижу неопознанный корабль, и дал координаты, – прошептал Хорхе. – А потом меня перегрузкой приложило. Про то, что
