– А ты откуда…
– Не я, Ваня. Она. Уж трижды я тому свидетельницей была. Вот так ни с того ни с сего вдруг схватится за сердце и помянет тебя в испуге. А потом вроде как успокаивается. Я о том подумала, когда узнала, как нищий тот тебя уберег от смерти. Да только мнится мне, что не он это был. Вызнала у моего Егорки, когда вы убийц Хованской схватили. И вышло в тот самый вечер, когда она впервые за сердечко схватилась. Егор же мне сказывал, что ты тогда едва живота не лишился.
– И третьего дня?..
– И третьего дня повторилось. А ты говоришь, лебедь да гагара.
– Ты, Анюта, жизни-то меня не учи. Ничего путного из того не выйдет.
– Ну так повстречайся с ней и сам скажи о том, – протягивая ему письмо, запечатанное восковой печатью, потребовала девушка.
– Передай ей, что я встречаться с ней не буду и общего промеж нами ничего быть не может, – не думая принимать послание и даже заведя руки за спину, твердо ответил он.
– Ваня…
– Все, я сказал. Сам не плаху попасть не горю желанием и вас с Егором за собой не потяну. Так что ступай, Анюта. Ступай, говорю.
Нет, понятно, что неприятности могут последовать чередой. Мало ли как может навредить все еще наследница русского престола. Нет еще у Николая детей. А потому царевна по-прежнему в наследницах значится. Вот если бы она, подобно тетке, была уже… Нет, даже не вдовой, а хотя бы замужем, то тут уж расклады совсем другие. Неприятности, конечно, могли случиться нешуточные, но варианты вывернуться все же имелись.
А ведь получается, ее и впрямь накрыло так, что мама не горюй. А его? Как он вообще относится к этой девчушке? Ведь он помнит, как во всех трех случаях… А еще думал, может, это материнское любящее сердце его бережет. Любящее, да только выходит, что вовсе не материнское.
Ох, девочка, девочка. Что же с тобой делать-то? Ну принесет ей весть Анюта. А ну как эта малолетка что с собой учудит? Ведь может. Точно может. Головка забита рыцарскими бреднями, чувства властвуют над разумом. Да она в горячке такое сотворить может, что только держись. И в самых лучших традициях оставит записку: «В моей смерти…» Об этом даже думать не хотелось.
А может, обратиться к Хованской? Все же родная тетка, взрослая и рассудительная женщина… Н-да. Насчет рассудительности это он что-то загнул. И как бы не слишком серьезно. Но с другой стороны, выхода другого не видит.
Решено, немедленно едет к Хованской! И побоку все иные дела. Ну а там будь что будет. В самом крайнем случае уйдет на нелегальное положение. Хм. Не хотелось бы. Тут вроде как все устаканивается и вырисовывается. Ну да что уж теперь-то. Кому суждено повеситься, тот не потонет.
Пройдя в светелку, Хованская замерла, оглядывая племянницу. Еще недавно статная красавица, Лиза сильно похудела, черты лица заострились, цвет лица нездорово бледный. Направляясь сюда, Ирина успела выяснить, что та практически не ест, если только поклюет, как птичка- невеличка, да водицы изопьет.
Это насколько же у Ирины от ревности помутилось в голове, что она вот так не замечала родную племянницу. И это при том, что готова за нее, как и за Николая, душу отдать. Подумаешь, девочка не была дочерью ее лучшей подруги. Это ни о чем не говорит. Родная кровь! И этим все сказано. Ближе только свои дети.
И этот паразит. Ну чего было молчать-то? Боялся прогневать. Решил, что это всего лишь девичья блажь, и не более. Побегает от нее, и само все рассосется. А вот не рассосалось. Да и не могло. Потому как Рюриковичи – они такие: если ненавидеть, то без остатка, если любить, то от всего широкого сердца. Прибить бы паршивца! Да рука не поднимается. Потому как и сердце, и разум твердят об одном – его вины в том нет. Ну разве лишь то, что отмалчивался.
– Здравствуй, девочка моя, – с теплой улыбкой поздоровалась женщина.
– И тебе здравия, тетушка, – поднимаясь навстречу, поздоровалась Лиза.
Вот так. Уважение-то девица выказывает, не без того. Но по всему ее облику видно, что великая княгиня – последняя, кого она сейчас хочет видеть.
– Поздорову ли поживаешь, Лизонька?
– Благодарствую, тетушка, поздорову.
– А вот по облику твоему того не скажешь, – покачав головой, возразила Ирина. – Да и слуги сказывают, что есть не ешь, все время грустная да задумчивая.
– То так, хандра напала.
– С чего бы?
– Не знаю. Случилось так, и все тут.
– Случилось, значит.
– Ну да.
– Ты, девонька, мне зубы-то не заговаривай. Случилось у нее, – в сердцах произнесла Ирина, но потом успокоилась.
