уверенности, а еще им прибавляют уверенности полные бочонки в обозе, крепкие башмаки, соленые шутки и победоносное начальство. Ли, змей ядовитый, этим пользовался вовсю… А потом нахлобучил свои победы, будто какую-то шляпу, на чужую башку и удрал!
Законное желание швырнуть в братца-проэмперадора чем потяжелее братец-командующий удовлетворить не мог, оставалось шипеть и спасать «гусака», которого летом не затолкали в кастрюлю лишь по несчастливому для Талига стечению обстоятельств. Шипеть Эмиль не любил, неотложных дел не находилось, вот и пустил коня обочиной вдоль упорно марширующих колонн, даже не оглянувшись на привычную к начальственным рывкам свиту.
Почти бездумно отвечая на приветствия, маршал проскочил ветеранов Гаузнера, Мениго и Ансела. Теперь перед ним оставался лишь авангард: поредевшие после ухода Придда разведчики, три пехотных полка, драгуны, оторванный Шарли от самого сердца эскадрон «вороных». Ну и Фажетти со свитой, встроившийся в промежуток между авангардом и основными силами. Марций всегда предпочитал хвосту голову, и впереди как раз замаячили плащи генеральского конвоя. Дожидаться, когда его заметят, Савиньяк не стал, равно как и посылать вперед адъютанта, просто засвистел на фульгатский, он же алвасетский манер. Когда-то они с Ли этим умением ужасно гордились, когда-то родич никак не мог освоить кэналлийско-торскую науку и уморительно на сей счет переживал…
Услышав сигнал, Фажетти осадил своего одноглазого, которому был верен седьмой год. В бой увечный жеребец, само собой, не ходил, но на марше генерал с другими лошадьми знался лишь при необходимости.
– Не жалеешь? – с ходу осведомился Марций, занимая место дисциплинированно приотставшего Герарда.
– Может, и жалею, – выказал осмотрительность Эмиль. – О чем?
– О Тарме, там ведь у тебя булочки. Как праздновать будем?
– Не до празднеств, тем более многодневных. По паре бокалов за весну и лучшее будущее с генералами поднимем, и все.
– Аскет! Дриксы на Изломе воюют меньше нас. Как Ариго в прошлом году ни нарывался, Бруно войну отложил и уселся праздновать.
– Так то Бруно, а сейчас главная болячка – Доннервальд. Перейдет, не дай Леворукий, город китовникам, припечет уже нас. О конфузе Рейфера ты, надо думать, знаешь?
– Слышал, но как-то не прочувствовал.
– А вот я прочувствовал! – не стал вдаваться в подробности маршал, проведший с присланным Ли эсператистом часа три. Больше похожий на рейтара, чем на молельщика, брат Орест говорил о свихнувшихся «гусаках» очень сухо, потому и верилось. – Праздников не будет, по крайней мере, для нас.
– Ну и ладно, – и не подумал страдать командующий основными силами, – кончится, все сразу пропьем.
– Непременно… Знал бы ты, как меня тянет заменить себя на Ли!
– Как перед диктовкой на гальтарском?
– Поменьше, с дриксами я все-таки управляюсь… – Объяснять, что дело в смешанном с яростью страхе за ударившегося в гальтарщину братца, Эмиль не стал. Тем более страх этот в последние дни приувял и теперь больше напоминал память о себе самом.
Так, может, в самом деле отпраздновать? Лионелю от невыпитого у Хербсте вина легче не станет, а совсем уж пакостей тут не предвидится. Будь иначе, брат бросил бы своего зайца и вернулся, только Доннервальд в худшем случае сулит лишь банальную мясорубку.
– Мой маршал, – недремлющий Герард вновь был тут как тут, – приближается генерал Райнштайнер с конвоем.
Бергеры замыкали основные силы, и вряд ли барону приспичило лично промять коня. Значит, что-то неотложное. Депеша или очередное изломное озарение? Уж лучше бы депеша.
– Тебе не кажется, – шепнул Марций, – что твой адъютантик очень точно подбирает слова? Райнштайнер именно приближается.
– Бери выше, – хмыкнул Эмиль, – он надвигается.
– Будешь уединяться?
– Откуда мне знать? Не удирай пока.
Лионель как-то умудрился перейти с бергером на «ты», у Эмиля это выходило через раз, но не оценить барона командующий армией не мог. Райнштайнер ничего не делал зря и охотно брал на себя самое противное, кроме того, он с пониманием относился к маршальскому рычанию. «Тревога за близких вкупе с невозможностью вмешаться способствует дурному настроению», – объявил он, когда Эмиль с удивившей его самого замысловатостью обложил Излом и Бруно, не сумевшего схватить за шиворот фок Гетца. Савиньяк барона сперва не понял, потом расхохотался и получил полстакана касеры. Под нуднейшие рассуждения о кровном родстве, завершившиеся советом «не сдерживать проявления своих чувств в присутствии достойных доверия соратников и друзей». Бергерским предложением Эмиль воспользовался лишь раз, вывалив на Райнштайнера, успевшего, к слову сказать, проинспектировать с утра пораньше выход Придда, на редкость подлый сон. Барон, внимательно выслушав, велел подать завтрак на двоих и принялся выяснять подробности, чем изрядно напугал сплюшцев, больше никакой пакости не притаскивавших.
– Добрый день, Ойген, – поздоровался первым командующий. – Новости?
– Я теперь есть курьер, – бергер показал крупные зубы, давая понять, что это шутка, причем
– В самом деле срочную?
