встреченных за порогом агарисского дома.. Даже дважды именуемый вызывал в памяти сразу барона Райнштайнера и Роскошную. Это было лишь тенью сходства, но оно было, а гость в серых одеждах казался чужим и непонятным.
– Садись, Мелхен, иначе герцог Надорэа так и будет стоять. – Селина отодвинула стул, села и вытащила поверх платья кольцо на цепочке. – Его величество Хайнрих оставил залог. Когда мне принесут голову убийцы, я его верну. Если вы устали, вам лучше лечь, у нас несколько комнат, в которых все готово.
– Нет! – В голосе гостя было страдание. – Я не могу вам верить… Вы – дочь лучшей из женщин, вы любили ее величество, а она прощала даже самых страшных своих врагов. Она не винила ни Квентина Дорака, ни Кэналлийского Ворона…
– Ее величество носила траур по его высокопреосвященству, а Монсеньора Рокэ она любила. Я не прощу убийцу ее величества и Розалин!
– Дитя мое…
– Ее величество зарезал Ричард Окделл. Вы провалились раньше и ничего не знаете, но Айрис вам говорила, что ее брат – подлец и предатель. Сударь, мне не хочется вас обижать, поэтому я сейчас уйду и пришлю домоправителя.
– Я… Селина, умоляю, скажите, где ваша матушка, что с ней?
– Мама здорова, – подруга вновь была спокойна. – Сейчас она с графиней Савиньяк.
– Сторонники Олларов… – герцог был непонятен и безутешен, – это рок. Конечно, Савиньяки – древний род, но, дитя мое, они… За гибель Эгмонта в ответе не только герцог Алва, но и Эмиль Лэкдеми, а граф Савиньяк упивался казнью несчастного Борна.
– Савиньяки служат Талигу, а мой брат – адъютант маршала Эмиля. Я все-таки позову господина Герхарда.
Селина встала, но выйти не удалось, поскольку проснулся спавший в щели меж двумя буфетами кот. Именуемый Маршалом проявил любознательность, он не был зол, но и радости не выказывал.
– Это наш кот, – объяснила Селина, – мама его купила в Найтоне вместе с домом. Мы там жили, пока нас не вызвали ко двору герцога Ноймаринен, только мы туда не доехали, потому что встретили сперва графа Савиньяка, а потом графиню.
Кот кончил обнюхивать гостя и удалился за дверь, стало слышно, как он точит когти. Зверь наносил ущерб дому, и Мэллит вышла, чтобы отнять его от терзаемой стены, кроме того, девушке не нравился разговор. Полные глупости слова будили память о колотушке для мяса. Почему старший из монсеньоров сделал нелепого герцогом, когда названный Лионелем всего лишь граф? Почему прислал сюда, а не к людям Райнштайнера? Бергеры могут без боли для себя стеречь любую болтливость.
– Именуемый Эйвоном глуп, – сказала гоганни отвернувшемуся коту, – идем со мной, и я порадую тебя.
В решетчатом сундуке на окне ждали достойные куры, и Мэллит отдала Маршалу печень крупнейшей, а потом убрала в кладовую приправу – гость не стоил ласки вобравших в себя лето трав, а за дрожь в голосе Селины его хотелось ударить.
По словам «фульгатов», Проныра вконец обнаглела, но Савиньяка встречала сдержанная, безупречно воспитанная дама, не опрокинувшая в своей безгрешной жизни ни единого ведра и не тронувшая даже самого глупого конюха ни зубом, ни копытом. Кобыла успела понять, что ее нынешний всадник – здесь самый главный, соответственно, она тоже становится важной особой. А важная особа неважных может лягать и кусать. Людям подобные выводы чести не делают, ну так то людям… Потрепав кусаку по рыжей шее – осенившая деда-маршала мысль посадить «закатных кошек» на варастийских лошадей была отличной – Савиньяк с наслаждением вскочил в седло. Господин адмирал со свитой отбывали на предобеденную прогулку, а проглянувшее солнце и легкий морозец манили подальше от города с его заборами и дымками, заодно предвещая погоню. Зайцу придется выйти на охоту, но думать о будущих плясках сейчас смысла не имело. Все, что можно, уже обдумали, и оставшееся до броска к Олларии время Савиньяк тратил на странности, которые следовало если не понять, то разложить по ольстрам. Проще всего объяснялось собственное спокойствие. Что? бы ни бубнил Эмиль про «ускользание», они с братом по-прежнему связаны и к тому же заняты каждый своей войной. Не сегодня-завтра следует ждать доклада о выступлении к Доннервальду и очередных упрятанных в шуточки квохтаний. На то, что братец догадается сообщить о навестившем его ночью кошмаре, Ли не рассчитывал, а спрашивать было себе дороже. То есть не себе, а Западной армии, и так хватившей лиха по причине маршальских и генеральских сомнений. Впрочем, отсутствие оных заводит в болото к мармалюкам куда чаще.
Адмиральская кавалькада спокойно рысила меж не знавших нелепых покушений стен, а Ли мысленно напяливал на себя рукавастую тунику со Зверем.
Альдо Сэц-Придд в себя верил, как четыре Фридриха и восемь Феншо. Придурок вознамерился подчинить древние реликвии, положить ноги в белых сапогах на стол и зажить так, как мечтают некоронованные дураки, знать не знающие, что такое трон. В этом Та-Ракан не отличался от прочих заговорщиков и наверняка разделил бы их судьбу, не позарься на фальшивое раканство гоганы. Покойный Енниоль с помощью покупки собирался ни много ни мало остановить Шар Судеб. Не остановил, но заставить пушки стрелять без пороха не смог бы и Вейзель. Вот порох способен наделать дел даже без пушек, особенно в отсутствие Вейзеля…
Первородный и в придачу подобный Огнеглазому Флоху Савиньяк усмехнулся и принялся думать о себе. Необычного набралось довольно много, но какого-то беспорядочного. Самым очевидным была кровь, но заживо всю кровь не отдать. Если первородство связано именно с кровью, отдающий должен так или иначе остыть. Отдать можно и корону. Отрекшийся или низложенный король умирать не обязан, тут всё зависит от победителя. Брат Диамнид
