Неужели я еще ни слова не написал про нашу серую мышку Таню?
Кажется, да…
Она выздоровела, когда мы уже не надеялись на это – очень уж долго и страшно она болела.
Все лето Таня оправлялась после болезни. Мы не брали ее в рейды, оставляли на хозяйстве и как-то не задумывались, что в пустом доме ей одной было, наверное, страшнее, чем нам среди полчищ зомби.
Но она ни разу ни на что не пожаловалась.
Иногда мне даже казалось, что она и не человек вовсе, а имитация человека, робот, андроид – этакий Бишоп из фильма «Чужой», только женского пола.
Наверное, из нас получилась бы идеальная пара – для тех целей, которые я сейчас перед собой ставлю.
Только вот раньше я об этом как-то не думал.
– Вернулись? – сказала Таня, поставив на лавку у входа ведро с козьим молоком. Надой был невелик – но месяц тому назад козы не доились вовсе. – Я слышала, как вы шумели, только проверять не пошла… Кому свеженького?
Молоко было плохое, с неприятным сильным запахом, но отказываться никто не стал.
Таня поманила за собой Олю, подержала ее за локоть, шепнула что-то на ухо. Вместе они сходили за перегородку на кухню, принесли эмалированные кружки, нацедили в них молока через марлю.
– Помоги, – Таня тронула меня за плечо.
– Что?
– Пойдем.
Она увела меня на кухню, попросила поставить в печь большой чугун с водой. Когда я взялся за ухват, подалась ко мне близко, шепнула:
– Оля с тобой поговорить хочет.
– О чем?
– Узнаешь. Вечером, как стемнеет, пойди погуляй.
– Ладно.
– И дров подкинь, – уже нормальным голосом сказала Таня. – Вода нагреется, помоетесь. Клещей-то не набрали?
– Не осматривались еще, – ответил я.
– Ну и нечего тянуть…
В комнате стало тихо – все прислушивались к нашему разговору. Клещей не боялся только я один.
«Иди» – показала глазами Таня. Она, делая занятой вид, забренчала утварью, и я, смущенный и немного растерянный, вернулся к столу. Ни на Олю, ни на Димку смотреть я не смел.
Минтай, подозрительно меня оглядев, встал, подошел к комоду, где стоял патефон. Поднял крышку, осторожно провернул ручку.
«Много песен слыхал на родной стороне, – под аккомпанемент хрипов и пощелкиваний зазвучал искаженный, но все еще могучий голос Шаляпина – будто через сотню лет к нам пробился. – Не про радость – про горе в них пели…»
У меня, как бывало всегда, мурашки по спине побежали.
– Добудем в городе батарейки, реанимируем магнитолу, – сказал Димка. – Эфир послушаем.
Таня цыкнула на него.
«…Но из песен всех тех в память врезалась мне эта песня рабочей артели…»
Я взял кружку, одним глотком (чтобы не чувствовать отвратительного запаха) допил молоко. И поперхнулся – потому что на кухне закричала Таня.
– Волки!
«…Эй, дубинушка, ухнем!..»
Все вскочили.
– Волки! – В Танином крике не было страха. Она просто нас предупреждала.
Мы, толкаясь, кинулись на кухню. Таня смотрела в окно, тыкала в стекло пальцем:
– Там волки… Волки там были…
Она ошиблась. Это были не волки.
Откровения
Я мог все изменить.
У меня была такая возможность. Прояви я чуть больше жесткости, окажись я более настойчив в отстаивании своей точки зрения – и все могло бы пойти не так, как пошло.
Понимание этого мучает меня до сих пор.
