Эльф кивнул.
– Да, и я предпочитал не думать об этом. Эльфийка и дверг. Эльф… и человеческая женщина… Тихо, Кот. Сейчас они придут сюда.
Через несколько ударов сердца из темноты появились тонкий силуэт Ринрин и дверг рядом с нею.
– Что станешь делать? – прямо спросила Ринрин. – Тебе нельзя в бой, а Гленнер говорит, вы уговорились с Мриром выступать на рассвете. – И протянула эльфу лоскут тонкой ткани – вытереть кровь с лица.
– Я немного иной нынче, – выговорил Тайтингиль. – Попытаюсь обратиться к утренним звездам и реке. Мне нужно собрать силы. И добрый сон помог бы, но я согласен с Мриром – времени у нас нет.
– Отряд пойдет за тобой – любым. Но такой, как сейчас, ты падешь, светлейший, – сказал Вайманн. – Я не из тех двергов, которые будут юлить вокруг да около, я называю вещи своими именами. Из боя тебе дорога – в Чертоги Забвения.
– Я отринул Чертоги, – тихо сказал Тайтингиль. – Отдал благодать Альгваринпаэллиру в обмен за помощь.
Дверг сощурил цепкие глаза.
– Тогда ты умрешь, витязь. Думаю, ты понимаешь это.
Котяра уже темпераментно вдохнул и приподнялся, чтобы возразить этим жестоким словам, возр-разить, но…
– Не будет ни Чертогов, ни смерти, – раздался негромкий голос Гленнера.
Покалеченный эльф стоял у косматого ивового куста, держась за ветки; спуститься ниже он не мог, хоть и доковылял от дома до реки – судя по всему, путь дался ему сложно. Орк звонко захлопнул пасть, рыскнул – и подхватил калеку на руки. Перенес, переставил через змеящиеся по плотному песку корни и опустил на бревно возле Тайтингиля.
– Ты легко расстался с Чертогами Забвения, Тайтингиль, светлейший витязь, – тихо, но очень энергично сказал Гленнер, проводив орка взглядом. – Отринул место, где эльфы способны жить вечно, постепенно утрачивая память… Потому что именно память способна совершать волшебство более яркое и доброе, чем иные маги.
Он протянул руку, в которой было зажато что-то небольшое, и все чуть подались вперед, стремясь разглядеть предмет в неровном свете луны.
– Я принес тебе вещь, которая принадлежала тебе… давно. Ты ее любил. Эта вещь с твоей родины.
– Город, в котором я родился, давно затонул и почивает на морском дне. Я помню, Гленнер. Я хотел нырнуть к дому, который…
– Который помнил тебя ребенком, Тайтингиль Заступник. И ты нырнул. Вот, возьми то, что ты привез оттуда. Возьми.
Гленнер развернул ладонь и разжал сухие, изломанные пальцы.
В его руке оказалась деревянная фигурка, лошадка.
Ей было много сотен лет. Когда-то ярко окрашенная, лошадка потеряла цвет – но еще хранила следы острого ножа, вырезавшего ее. Древнее дерево просолилось на морском дне и сделалось неподвластным времени.
– Отец, – зачарованно сказал Тайтингиль. – Отец… мама.
Он протянул руку и торопливо сжал пальцы на старой игрушке, крепко-крепко… а орк, точно так же стиснувший лапы на груди, приметил, что Ринрин взяла дверга за широкую ладонь.
– Отец… мама.
Тайтингиль поднялся во весь великолепный рост, туго натянув спину безупречной певучей струной; одновременно с первыми лучами солнца ветер раздул плащ его златых волос – и по ним словно побежали живые искры силы и яркой мощи.
– Отец! Мама!
– Тай, – прошептал Котяра, не решаясь приблизиться; казалось, вся фигура эльфа занялась восхитительным златым пламенем – как тогда, в Москве, напитанная великой силой. – Та-ай…
– Не усекай, – громко выговорил Тайтингиль и улыбнулся. Лицо его преобразилось за краткий миг – складки и скорбные тени исчезли, а черты высветлились, стали четче и моложе, чеканнее. Поверх водной сырости и осенней прохлады в воздухе ярко запахло липовым цветом и песком, силой и радостью. Откуда-то издалека донесся плеск морского прибоя…
– Тайтингиль! – взвыл орк, подскочив на месте.
Это был момент полного единения душ.
Ринрин отпустила руку дверга – и потянулась к Тайтингилю, как это делали эльфы, скорее душой, чем телом, будто стремясь подхватить сильное златое свечение. Почтенный Вайманн хмыкнул, степенно провел ладонью по недлинной бороде и кивнул. Огромная серая орочья туша ринулась к Гленнеру, Котяра схватил его в охапку, поднял, закружил и радостно заголосил:
– Дай я тебя поцелую, голова ты, голова-а!
Но не поцеловал, потому что калека молча ткнул его острием кинжала. Котяра привизгнул и вернул эльфа на место, потирая уколотое место и сердито бормоча – но больше для порядка, потому что он видел: Гленнер склоняет голову, чтобы спрятать смущенную улыбку, и от укола на дубленой шкуре не выступило и капли крови.
